Постельничий, тоже в тяжелой бобровой шубе, медленно поднялся по ступеням, принял корец, с видимым наслаждением осушил, перевернул, уронив на землю скупые последние капли, поцеловал хозяйку в алые уста, после чего крепко обнял Симеона, постучав ладонями по широкой спине.

Муж хозяйки, пребывая в звании простолюдина, ничем на Руси не владеющего, одет был лишь в шелковую цветастую рубаху и атласные шаровары, что при стоящей третью неделю жаре являлось истинным благословением.

Все вместе они вошли в дом, и боярин Годунов взмолился:

– Умоляю, хозяюшка, давай без чинов! – и, не дожидаясь ответа, скинул шубу на руки идущего позади холопа.

Княгиня Анастасия сразу поступила точно так же и облегченно перевела дух, даже перекрестилась.

– К столу пойдем, – предложил Симеон. – Там мед хмельной, белорыбица копченая, яблоки моченые и капуста, заливное щучье и студень говяжий – всё с ледника!

– Благословенна будь хозяйка сего сокровища! – воздел руки к потолку боярин. – Холодный мед с холодными закусками! Я в раю!

В трапезную молодожены гостя не повели, накрыли стол в небольшой северной горнице с распахнутыми на реку окнами. Скромно, зато не так жарко. Сторона тенистая, и свежестью от воды тянет. Хозяйка в знак уважения сама наполнила из кувшина золотой с самоцветами кубок, мгновенно запотевший до самого верха, Симеон налил себе и женщине.

– Значит, чудо сие все-таки свершилось? – пригладив курчавую бородку с двумя косичками, поднял драгоценный бокал постельничий. – За вас, молодые! Пусть брак ваш будет долгим и радостным, как у меня с моею Агриппинушкой. Совет вам, милые, полное во всем согласие, да любовь крепкая, совет да любовь!

Гость выпил, крякнул, потянулся к заливному, манящему яркими морковными кружками в янтарно-прозрачном соусе.

– Ладно, друже, не томи, – откинулся в кресле Симеон. – Сказывай сразу, зачем приехал?

– Нешто сам не догадался, друг мой? – покачал головой постельничий, за обе щеки уплетая угощение. – Знамо, что за тобой!

– Сильно государь во гневе? – полушепотом спросила гостя женщина.

– Коли друга за братом послал, а не подьячего с полусотней стрельцов, не так, верно, все и плохо, – пожал плечами боярин Годунов. – Вы вроде как еще два месяца назад поженились? Ну так, мыслю, намиловались ужо вдосталь! Ныне же, простите меня великодушно, но медовый месяц ваш закончился. Пора и ко двору.

– Оставьте нас!!! – Громкий приказ прокатился по Посольской палате, отражаясь от стены к стене, и бояре, князья, гости, стража, часто кланяясь царю, потянулись к дверям, торопливо скрылись снаружи.

Высокие створки сомкнулись, и в огромной, щедро отделанной золотом от пола до потолка, залитой светом сотен свечей зале остались только двое мужчин. Восседающий на троне из слоновой кости царь Иван Васильевич в крытой красным индийским сукном бобровой шубе и простолюдин Симеон, стоящий в центре всей этой красоты в алой атласной рубахе и кумачовых штанах, заправленных в синие сапоги.

Не выдержав долгой звенящей тишины, гость сделал несколько шагов вперед, поклонился:

– Здрав будь, государь!

– Да, государь! – мрачно подтвердил грузный повелитель всея Руси. – Милостью небес, государь великой православной державы. А ты, Симеон, мой брат. Мой старший брат. Мой старший православный брат.

– Но это… Это неправда! – выкрикнул Симеон, наконец-то поняв, о чем идет речь. – У меня и в мыслях не было покуситься на твой трон!

– Не лги, брат, – покачал головой государь. – В этом мире все, от последнего нищего смерда до самого знатного князя мечтают занять мое место. Но в отличие от смердов и князей ты имеешь на него законное право.

– Принимая православие, я искал любви, а не знатности, брат! – сделал еще два шага вперед Симеон. – Мне не нужно твое царствие. Все, о чем я мечтал, я уже получил.

– Это уже не важно, брат мой. Средь князей русских всегда найдется изрядно желающих все за тебя решить, тебя о том даже не спросясь. Они сие умеют.

– Я ничего не ведаю о подобном, государь!

– Ты много чего не ведаешь, Симеон… – шумно втянул носом воздух царь всея Руси. – Ведь это меня, а не тебя все детство называли прижитым на стороне ублюдком. Это меня всю жизнь попрекали за то, что свой трон я занял незаконно. Незаконно потому, что не сын своему отцу. Незаконно потому, что венчался на царствие самовластно. Незаконно потому, что жену себе взял чуть ли не холопку. Незаконно потому, что князья и бояре знатные права моего на трон не признали. Незаконно потому, что имею брата старшего и поперек его к власти вырвался. Всю жизнь свою я не на князей – на люд православный в царствии своем опирался. И что теперь? Как мне объяснить соборам Земскому и Поместному, как мне объяснить всему люду честному, как и почему я сижу на троне при живом старшем брате истинной веры?

– Я выступлю на соборе сам!

– На каждый роток не накинешь платок, брат мой. Слухи-то ужо побежали, как я тебя обманом гноблю ради власти царской. Письма государям иноземным пошли, что правление мое незаконно ныне, а договора ничтожны, шепотки средь люда простого поползли, усмешки меж боярами. Гниль побежала по Руси, брат мой, ибо не может быть твердой державы, коли сомнение в государе средь людей возникло в законном праве его приказывать и награждать, карать и миловать, на смерть лютую в походы ратные посылать и землю наследную героям походов сих даровать!

– Все можно объяснить! – прижал руку к груди царский брат. – Я сделаю все, что только прикажешь!

– Молчи и слушай, Симеон! – прихлопнул ладонями по подлокотникам Иван Васильевич, царь всея Руси. – У меня имелось в достатке времени, чтобы взвесить все и обмыслить, и решить, каково нам лучше всего в положении новом поступить надобно…

– Только Настеньку не карай, Иоанн! – попросил мужчина. – Невинна она, я во все несчастную впутал.

– Ух ты, Настеньку?! – вскинул брови государь. – Совсем забыл. Ты же еще и молодожен! Соблазнил, окрутил, захомутал красотку юную, да знатную, да богатую… Ловок ты, братец, ловок и горяч. – Царь медленно покачал головой. – Напомни, насколько ты старше меня? На пять лет? Но посмотри на меня – и посмотри на себя! Думаешь, я не спускаюсь к тебе, не обнимаю крепко оттого, что горд и гневен? Нет, брат. Все кости мои болят, суставы ноют от каждого движения. Токмо после бани жаркой ненадолго мука отступает. Голова моя ноет, слабость предательская разбивает, желудок донимает постоянно. Я уж и забыл, когда кушал последний раз по-доброму. Я моложе тебя, брат, но я старик! Мне уже давно не до утех. А ты, глянь, весел, бодр и крепок. И даже девку ладную соблазнить и захомутать исхитрился. – Иван Васильевич опять покачал головой. – Я устал, брат. Дела державные тяготят меня, я не справляюсь с ними. Я мечтаю об отдыхе и покое.

– Ты наговариваешь на себя, государь! – Вот теперь Симеон испугался по-настоящему.