Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„Один уродец особенно поразил Кристо. Большая, совершенно голая розовая собака. А на ее спине, словно вылезшая из собачьего тела, виднелась маленькая обезьяна — ее грудь, руки, голова“.
Животные доктора Мора на его знаменитом острове были интереснее и содержательнее. Они были — пародии на людей.
Среди редкостей доктора Сальватора есть и человек-рыба — Ихтиандр.
Этот человек имеет и легкие и жабры. Впоследствии он был обследован. На суде поняли мало.
Роль доктора Паганеля в романе играет эксперт, который рассказывает следующее:
„На двадцатый день развития у человеческого зародыша обозначаются четыре лежащие друг за другом жаберные складочки. Но позже у человеческого зародыша жаберный аппарат…“»[254].
Тут Шкловский, надо сказать, увлекся — переписал из книги всю лекцию о феномене Ихтиандра. Поэтому перепрыгнем в самый конец речи эксперта:
«…„Это, повторяю, загадка, ответ на которую должен дать сам профессор Сальватор“.
Тот же эксперт признает, что он в этом деле ничего не понимает. Положение читателя затруднительное.
Непонятное существо плавает на воде и под водой, ездит на дельфине, трубит в раковину. Оказывается, что в научном романе больше влияния скульптуры, изображающей тритона с дельфином, чем науки»[255].
Тут Шкловский проявил зоркость — именно скульптура и повлияла. За триста лет (по почину Бернини) такие фигуры — трубящий в раковину мальчик верхом на дельфине — украсили половину европейских фонтанов. Оттого-то замученный жарой и обезвоженный Ихтиандр бросается в первый попавшийся городской фонтан…
«Сюжетная линия романа — спасение Ихтиандром девушки — тоже напоминает один роман Уэльса (так!) с сиреной, которая выплыла из воды и влюбилась в обыкновенного земного мужчину, принеся ему приданое в матросском сундуке.
Правда, уэльсовская рыба-женщина не имела жабер и была снабжена хвостом»[256].
А вот это — ложный ход критика: роман Уэллса «Морская дева» никакая не фантастика, а сатирическая сказка, и любовь русалки к сухопутному мужчине — самый распространенный сказочный мотив. Да и литературно обработал его уже Андерсен. Уэллса же интересует не столько морская любовь, сколько неудобное положение, в каком оказался добрый молодец — до встречи с русалкой весьма успешный политик.
Вернемся, однако, к Шкловскому:
«Роман Беляева неожиданно кончается отрицанием, как иногда бывает в длинных немецких фразах.
К роману приложено послесловие профессора Немилова. Профессор пишет:
„Автор, рассказывая о превращении юноши в человека-амфибию, решает вопрос чрезвычайно просто. Стоит только ребенку пересадить жабры молодой акулы и ‘изменить всю работу человеческого организма’ и Ихтиандр готов.
На самом деле здесь имеются непреодолимые трудности. Даже самое смелое воображение не в состоянии хотя бы приблизительно наметить пути для их разрешения. И неспроста автор предпочитает обходить молчанием эти трудности.
Поэтому фантастическое представление о пересадке жабер от молодой акулы человеку не имеет ровно никакой основы в современных достижениях биологии“.
Таким образом, только что рожденный двоякодышащий соперник капитана Немо уничтожается послесловием. Если бы талантливый писатель Беляев сам редактировал свою книгу, то он начал бы с того, что познакомил бы профессора Немилова с писателем Беляевым до написания книги, или бы не напечатал книгу, опровергнутую в конце.
Это можно было бы сделать потому, что книга А. Беляева „Человек-амфибия“ далеко не лучшая книга этого автора.
У Беляева много интересных, неожиданно придуманных книг… Издавать недоработанную книгу лучшего работника в области советского фантастического романа не стоило…
Сейчас же получилась странная амфибия: чистофантастический роман, к которому пришиты жабры научного опровержения»[257].
Здесь Виктор Шкловский слукавил — уцепился за отдельно взятое послесловие к одному роману. Как будто не знал про неукоснительное требование — чтоб обязательно с разоблачением! А то пойди разбери: где там фантазия, а где черный маг — враг народа?
И с «доктором Мором» не все получилось ладно. Во-первых, ошибка в имени: «Мор» — во всех русских переводах (с 1904 года) имя это звучит, как ему и положено: Moreau — доктор Моро. Во-вторых, критик заметил у англичанина пародию на человека. А брать надо куда выше…
Да и на фигуре другого медика — профессора Немилова — тоже можно было бы подзадержаться. Потому что в авторы послесловия выбрали его не случайно. Неслучайный и интереснейший человек был Немилов Антон Витальевич — выдвинул собственную теорию происхождения жизни, крайне интересовался происхождением смерти… А в 1925 году выпустил книгу «Биологическая трагедия женщины». Открыл профессор, что деторождение и интеллект несовместимы. Причина в прямохождении — вынашивать ребенка и тем самым продлевать человеческий род оказались способны лишь женские особи с измененным углом тазовых костей. А это привело к резкому возрастанию биологического в ущерб человеческому, проще говоря к тотальной и необратимой умственной отсталости женщин.
Уже тогда это вызвало скандал, а сейчас звучит совсем неполиткорректно… Вот только возражений Немилову — с точки зрения биологии — никто не нашел. Но управу на него нашли — уже 85 лет делают вид, что книги такой не существует[258].
Один раз только сочувственно упомянул ее Иван Ефремов в «Лезвии бритвы»… Да с него какой спрос — фантаст! А все прочие (и не только в тоталитарном Советском Союзе, но и в нынешней свободной России, и на просвещенном Западе) как молчали, так и молчат.
Но Виктору Шкловскому все это было неинтересно, а литературных достоинств он в романе не отыскал.
Вот так два критика — гениальный и бездарный — согласно приговорили роман к забвению.
А он не умер.
