Если бы центральные районы Анатолии вернулись к империи, ущерб, нанесенный Манцикертом, был бы полностью возмещен, и гораздо более сильная Византия своим существованием лишила бы турок плацдарма в Европе. В последующие столетия на имперском троне побывает множество способных и честолюбивых людей; получив доступ к богатствам Малой Азии, они, возможно, смогли бы предотвратить пять столетий рабства, ожидающих половину Европы. Но плохие отношения между Византией и крестоносцами не были виной Алексея, и вряд ли его можно винить за их дальнейшее ухудшение. Крестовый поход мог с легкостью погубить едва начавшееся восстановление империи — но император выжал из ситуации максимум возможного и сумел достичь большего, чем можно было надеяться. Никто из его наследников не будет обладать теми же умениями — или той же удачливостью.

После того, как последние крестоносцы покинули Константинополь, последствия их пребывания еще долго отзывались в столице империи. Хотя первый опыт оставил горький привкус у обеих сторон, на довольно изнеженный двор произвела тем не менее глубокое впечатление превосходные физические навыки их грубых гостей. Во многих случаях эти развязные люди определили первые впечатления византийских верхов от далекого Запада. Хотя крестоносцы были необразованными и грубыми, имелось некое дикарское достоинство в том, как держались эти железные люди.

Когда Второй крестовый поход, возглавленными венценосными особами Германии и Франции, проложил свой путь через столицу во время правления Мануила Комнина, внука Алексея, пышная процессия рыцарской эпохи оказала влияние на богатое воображение византийцев. У знатных дам вошло в моду носить платья в западном стиле, а император Мануил даже стал устраивать рыцарские турниры, ужасая двор тем, что сам участвовал в состязаниях.[187]

Впрочем, увлечение этими западными штучками несло в себе привкус превосходства, которое любая более старая цивилизация чувствует в отношении младшей, пусть и угрожающей. Состоятельные люди могли забавляться, подражая этим экзотическим чужеземцам и их варварским обычаям — но они питали мало действительно теплых чувств к своим западным сородичам и плохо их понимали. Неважно, насколько искусными эти рыцари были на войне — в глубине души большинство византийцев считало их всего лишь варварскими выскочками, недостойными претендовать на духовную и мирскую славу Константинополя. Может, Римская империя и потеряла значительную долю своего земного блеска, но все же осталась сияющим маяком образованности и цивилизации в темнеющем мире, и никакой князь или король с варварского Запада никогда не сможет действительно преодолеть это различие.

Подобные высокомерные притязания могли смотреться адекватно при императорах династии Комнинов, поскольку восстановление империи продолжалось. Сын Алексея, Иоанн Красивый[188], разбил агрессивного короля Венгрии[189] и заставил турок-данишмендидов[190] стать его вассалами. Когда упрямо отстаивающие свою независимость армянские князья продолжили сопротивление, император сам отправился в Армению и отвез их для надежности в византийскую тюрьму. Эта демонстрация имперской власти образумила враждующие государства крестоносцев: князь Антиохии даже предстал перед императором и заверил его в своей нижайшей преданности.[191]

Несчастный случай на охоте оборвал многообещающее царствование Иоанна Красивого, но его даже более выдающийся сын Мануил продолжил дело своего отца с того же самого места. Высокомерный князь Антиохии, ошибочно принявший молодость императора за слабость, потребовал, чтобы ему немедленно передали несколько крепостей — но добился лишь того, что Мануил молниеносно появился перед городом, устрашив его жителей. Прочие государства крестоносцев верно поняли намек и поспешили объявить императора своим верховным сюзереном. Когда в 1159 году Мануил вошел в Антиохию, чтобы лично принять власть над ней, высшие сановники мира крестоносцев — включая короля Иерусалима, покорно следовали за ним. Спустя три года турки-сельджуки признали свое вассальное положение в обмен на обещание Мануила оставить их в покое; на Западе Сербия и Босния были аннексированы империей. Казалось, что Византия оправилась после Манцикерта и вернула свой авторитет.

Впрочем, на горизонте уже появлялись тревожные облака. Репутация империи на Западе была не особенно высокой со времен первого крестового похода, но она значительно ухудшилась с полным провалом второго. Хотя это поражение вряд ли случилось по вине Византии, французские и в особенности норманнские крестоносцы вернулись домой, рассказывая про византийскую лживость, в том числе о соглашениях Константинополя с мусульманами. Тот факт, что крестоносцы раз за разом игнорировали совет Мануила не заходить в земли турок, следуя по безопасным прибрежным дорогам, при этом благоразумно опускался[192]: обвинение в договоренностях с султаном являлось убийственным само по себе. Было ясно, что еретические греки совершенно не заботились о деле христианства на Востоке и тайно пытались помешать успехам крестоносцев.