Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мимо прошла женщина, и мальчик, обернувшись, уставился на ее ноги, ступающие по камню. Ангел тронул его за руку, чтобы привлечь внимание, и начал барабанить пальцами по столу. Мальчик соскочил с его колен и убежал.
— Хороша нянька, нечего сказать, — пробормотал Ангел. Одолеваемый усталостью, он отыскал незанятую комнату и улегся на голом полу, положив голову на руку.
Мириэль пробудила его от глубокого сна, и он сел. Она принесла ему чашку слабого бульона и краюху хлеба.
— Как твои руки? — спросила она.
— Зажили. — Он показал ей ладони. — Один из священников, Экодас, вылечил меня. Он просто кудесник.
— Я его только что видела, — кивнула она. Ангел взял чашку и стал есть. Мириэль сидела рядом, погруженная в свои мысли, и дергала себя за длинную прядь у виска.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ложь тебе не к лицу, Мириэль. Разве мы не друзья?
Она кивнула, не глядя ему в глаза, и тихо проговорила:
— Мне стыдно. Люди гибнут здесь ежечасно, а я еще никогда не была так счастлива. Даже на стене, когда готиры пошли на приступ, я чувствовала себя живой так остро, как никогда прежде. Воздух был небывало свеж и прохладен. А когда я с Сентой… — Она вспыхнула и отвернулась.
— Я знаю. Я тоже бывал влюблен.
— Глупо, казалось бы, но какая-то часть меня хочет, чтобы это никогда не кончалось. Понимаешь, о чем я?
— Все когда-нибудь кончается, — вздохнул он. — Как ни странно, это и делает жизнь столь прекрасной. Я знал однажды мастера, который умел выдувать цветы из стекла — прекраснейшие цветы. Но как-то в таверне он сказал мне, что так и не смог создать ничего, что могло бы сравниться с живой розой. И никогда не сможет. Ибо секрет розы в том, что она должна умереть.
— Я не хочу, чтобы умерло то, чем я живу теперь. Не хочу.
— Мне знакомо это чувство, девочка, — рассмеялся он. — Но какого черта! Тебе нет еще и двадцати. Бери от жизни все, пей ее радости, старайся удержать их вкус во рту и не трать времени на мысли о том, что это пройдет. Первая моя жена была настоящая язва. Мы дрались с ней, как тигры, но я ее обожал. Когда она умерла, я горевал, и если бы мне было дано вернуть прошлое, я ничего не стал бы менять. Годы, которые я прожил с ней, были золотыми.
— Я не хочу страдать, как страдал мой отец, — жалостно улыбнулась она. — Я знаю, что это глупо…
— Вовсе нет. А куда подевался твой любезный?
— Готовит факелы.
— Зачем?
— Кеса-хан попросил меня спуститься с Экодасом в подземелье. Мы должны найти там кристалл.
— Я с вами.
— Нет, — твердо ответила она. — Экодас говорит, ты очень устал, только сознаться в этом не хочешь. Нечего тебе таскаться по темным переходам.
— Но там может быть опасно.
— Кеса-хан говорит, что нет. Отдыхай. Мы вернемся через пару часов.
Купец Мадзе Чау очень ценил свой сон. Как бы ни утомляли его дела, ночью он мог проспать не более четырех часов. Мадзе Чау верил, что только этот драгоценный краткий отдых помогает ему не терять остроты ума в сделках с вероломными готирскими торгашами и злокозненными вельможами.
Поэтому, разбуженный своим слугой Люо, он был удивлен, увидев, что до рассвета еще далеко и за окном светят ночные звезды.
— Простите, хозяин, — кланяясь, пролепетал Люо, — но к вам пришел человек.
Мадзе Чау услышал не только эти слова, но и то, что стояло за ними. Из-за обычного человека Люо не посмел бы побеспокоить хозяина, и никто из знакомых Мадзе не внушил бы слуге такого страха.
Мадзе сел и снял шелковую сетку с намасленных волос.
— Зажги-ка пару ламп, Люо.
— Да, хозяин. Простите, хозяин, но он настоятельно требовал, чтобы я разбудил вас.
— Да-да. Не думай больше об этом. Ты правильно поступил. Подай мне гребень.
Лгоо зажег две лампы, поставил их на письменный стол рядом с кроватью и принес хозяину бронзовое зеркало и гребешок из слоновой кости. Мадзе Чау запрокинул голову, и слуга старательно расчесал его длинную бороду, разделил ее посередине и умело заплел в две косы.
— Где ты оставил этого человека?
— В библиотеке, хозяин. Он попросил воды.
— Воды, говоришь? — улыбнулся купец. — Я сам оденусь, а ты ступай в мой кабинет. В третьем шкафчике от садового окна найдешь несколько свитков; мне помнится, они обернуты в красный пергамент и перевязаны голубым шнурком. Принеси их в библиотеку как можно скорее.
— Может, кликнуть стражу, хозяин?
— Зачем? Разве нам что-то грозит?
— Это опасный человек, я таких знаю.
— Мир полон опасных людей, однако я пока еще жив, здоров и не беден. Не беспокойся, Люо, сделай только то, о чем я прошу.
— Слушаю, хозяин. Красный пергамент, третий шкафчик от окна.
— Голубым шнурком перевязано, — напомнил Мадзе Чау.
Люо с поклоном, пятясь, вышел прочь. Мадзе, потянувшись, встал, достал из шкафа просторное платье, отливающее пурпуром, и подпоясался золотым кушаком. В туфлях из мягчайшего бархата он спустился в устланные ковром сени и прошел в библиотеку.
Гость сидел там на шелковой кушетке. Он сбросил с себя грязный сатулийский наряд и остался в черной коже, не менее грязной и запыленной. Рядом с ним лежал маленький черный арбалет.
— Добро пожаловать в мой дом, Дакейрас, — с широкой улыбкой сказал Мадзе Чау. Гость улыбнулся в ответ.
— Судя по роскоши, которую я вижу вокруг, ты хорошо поместил мои деньги.
— Твое состояние цело и все время растет. — Купец сел напротив гостя, предварительно скинув двумя пальцами на пол дурно пахнущую сатулийскую одежду. — Ты, я вижу, путешествуешь переодетым?
— Иногда без этого не обойтись. Вошел Люо со свертком.
— Положи на стол… И убери все это. — Мадзе отшвырнул снятую одежду носком туфли. — Приготовь горячую ароматическую ванну в нижней комнате для гостей, а после пошли за Ру Лай и скажи ей, что нужно будет сделать массаж с разогретым маслом.
— Слушаюсь. — Люо собрал тряпки и вышел.
— Не хочешь ли посмотреть свои счета, Дакейрас?
— Ты всегда на шаг впереди, Мадзе, — улыбнулся гость. — Как ты узнал, что это я?
— Полуночный гость, перепугавший Люо и спросивший стакан воды? Кто еще это мог быть? Я слышал, за твою голову опять назначена награда. Кому ты досадил на этот раз?
— Легче вспомнить, кому я не досаждал, — но награду назначил Карнак.
— Тогда тебе приятно будет узнать, что теперь он пребывает в гульготирской тюрьме.