покалечил отца. А теперь, уже взрослым — когда чувствовал себя растерянным. Дарина протянула руку и быстро коснулась его пальцев. Он вскинул на нее глаза и тихо, глухо проговорил:

— Не понимаю, как ей сказать… Надо ведь, да? А как скажешь, если у них с Данилой возраст почти одинаковый. Это же значит, что я…

— Перестань. Это еще ничего не значит. В жизни чего только ни бывает.

— В нашей, походу, слишком много всего произошло… небывалого.

— Вот я и говорю. Наклепал по несознанке детей — а теперь расхлебываешь, — рассмеялась сестра.

— Если бы, — мрачно брякнул он. — За Даню Милана расхлебала, я даже подступиться толком не могу.

— А ты пытался?

— Да я каждый день там, Дарин. Я не хочу, чтоб Данька чувствовал то же, что когда-то я. Ты же понимаешь? Ну… что не нужен, что брошен. Я до сих пор не знаю, как Милану благодарить… чтобы оно стоило всего этого… я бы что угодно сделал ради нее, только от меня ей ничего не надо. Мы только месяц как начали говорить нормально.

— У нее кто-то есть? — спросила Дарина.

— Есть… ну, вроде, бы… видел с ней одного хмыря. Первый раз я у него картину на аукционе увел… помнишь? Этот… как его… Кривинский?

— Коржицкий. И как тебя угораздило, — она вздохнула, кивнув, и неожиданно выдала: — Познакомишь?

Шамрай уныло глянул на часы, прикидывая что-то в уме. Потом не менее уныло сообщил:

— Я не в том статусе, чтобы она согласилась на семейный ужин. А тебе что? Интересно на них глянуть?

— Там, вроде как, мой племянник. Еще один.

— Угу, — буркнул Назар и на некоторое время задумался, после чего улыбнулся и выдал: — А вообще-то я тоже тебя им показать хочу. Она никогда не видела, что у меня нормальная семья есть… ну вернее… что у меня вообще что-то нормальное может быть. Мы же когда познакомились, я у Стаха мужиков на копальнях гонял, с ментами воевал… Черт… а что если вас случайно где-то столкнуть, а?

— Вот прям случайно, — хмыкнула Дарина. — Она, вроде, не дикая.

— Она потрясающая. Но приобретением новой родни явно не горит. Знаешь, чего сделаем… Они с Данилой меня на выставку пригласили, ну… Миланкину. Она увлекается гончарством, вернее, наверное, уже профи в этом. Ну, если судить по тому, что я про нее читал и что у нее дома видел. Попрошу еще пару пригласительных для вас с Владом. И достаточно официально, и с пользой, да?

— Конспиратор! — рассмеялась сестра. — Ладно, уговорил. Сходим посмотрим на твою мастерицу дел гончарных.

— Ну там еще мастера будут. И Даня тоже будет, он сказал, что первую материну выставку не пропустит. Представляешь? Он же к этому совсем равнодушно относится, а тут… мы с ним на выходных костюм ему покупали для мероприятия, прикинь.

— Сам же говоришь, что он непоседа. Вот ему и развлечение, — Дарина отпила чаю и снова рассмеялась. — Да уж… Никогда бы не подумала, что тебя на моделей потянет.

— Меня, Даринка, к ней тянет что тогда, что сейчас. Она снова начала мне улыбаться. Редко, правда, но начала ведь. Может, хотя бы друзьями станем.

Дарина внимательно посмотрела на него и задумчиво проговорила:

— Не уверена, что у тебя получится с ней дружить, если тебя к ней тянет. Тебе виднее, конечно, но не навороти глупостей.

— Я канатоходец, — усмехнулся Шамрай. — Пока держусь. Но и вариантов у меня нет совсем, кроме как держаться. Мне так хреново, Дарин… и счастливым я таким никогда не был, разве что тогда, когда с ней познакомился. Дичь, конечно.

— Ты — балбес! — констатировала сестра.

— Угу, лесной человек, — рассеянно согласился он с ней.

Точно так же рассеянно прямо сейчас врывались в витражное окно ресторана солнечные лучи. И ветер на улице подхватывал листья каштанов, уже начинавших понемногу буреть и опадать. Ветер вообще теперь был повсюду. Скрадывал тепло, нес второе дыхание, распахивал двери и окна тогда, когда не ждешь. С ветром им теперь часто бывало по пути. Тот не знал, куда движется, он был лишь природным явлением, и Назар тоже не знал — куда, потому что есть вещи гораздо сильнее человека.

Например, сила притяжения.

Он соблюдал условия Миланы неукоснительно: предупреждал о своих визитах, старался лишний раз не мозолить ей глаза, хотя сам буквально пожирал ее взглядом, жадно хватая каждую минуту, которую они виделись, радовался ее редким просьбам, вроде того, чтобы свозить Даню в какую-то очередную студию, где он занимался очередным хобби, или купить ему костюм. И позволял себе все так же каждое утро присылать ей цветы. Это была единственная нить, протянутая в их прошлое и в их лето, которую, он надеялся, она тоже держит в руках, пусть ей оно давно уже и не надо. Не выбрасывает — и ладно. Квартира превратилась в оранжерею. Милана стала с ним разговаривать, а когда забывалась, то даже улыбалась ему, неожиданно согревая куда сильнее, чем теплое сентябрьское солнце. И ничего он не хотел сильнее, чем забрать ее себе, всю, без остатка, без возможности отпустить. Вот только именно об этом приходилось разве что мечтать — слишком далеко они ушли от точки невозврата. Слишком разную жили жизнь и в слишком разное будущее шли. Теперь-то уж что… ей ведь плевать, как у него все нутро скручивает, когда она оказывается рядом, когда он запах ее слышит, когда может рассмотреть родинку на ее удивительно тонкой, самой изящной шее. Он эту родинку тоже помнил, там у нее чувствительное местечко под ей. И мучился — изменилось это или по-прежнему.

Собственно, всю эту выставку и промучился, еле-еле отводя взгляд от ее декольте, довольно, кстати, скромного, и то лишь тогда, когда она этот его взгляд ловила. Или если Даня на что-нибудь отвлекал. Сегодня был первый день, открытие. И Назар даже не представлял, что в галерее настолько будет людно, хотя, зная, что у Миланы есть немалый опыт проведения статусных мероприятий, мог бы и догадаться. Это тоже было статусным. Какие-то экспонаты можно было приобрести, а средства, насколько он помнил, планировалось передать в фонд сохранения культурного наследия. Все бы выкупил, лишь бы только она