Роберт отошел подальше от Мэтти и стал, опершись руками о перила крыльца.

«Он хочет со мной о чем-то поговорить», — решила Кэтрин.

Красивый отсюда открывается вид, — сообщил ей мужчина.

Она внимательно изучала его лицо. За время, прошедшее с их последней встречи, черты лица Роберта как-то заострились, а загар придавал ему какую-то монументальность. Ноги мужчины тоже сильно загорели, и покрывавшие их небольшие золотистые волоски четко выделялись на более темном фоне. Кэтрин еще не доводилось видеть голые ноги Роберта.

Как Мэтти? — спросил он, косясь на ее обтянутые шортами бедра.

Лучше, — тихо, чтобы не услышала дочь, сказала Кэтрин. — Весной нам пришлось несладко.

«’’Несладко” еще мягко сказано», — подумала она.

Тень вины Джека Лайонза пала на всю его семью.

Два месяца Кэтрин и Мэтти прожили в своем доме, как в осажденной крепости. То и дело им звонили незнакомцы и угрожали: «Джек не мог не знать, что находится в его сумке… Твой отец занес на борт самолета бомбу, убившую стольких людей…» По почте приходили исполненные горя письма от родственников погибших в авиакатастрофе. У ворот неизменно дежурили репортеры. Даже ежедневные поездки на работу были сопряжены с определенным риском, но Кэтрин упорно отказывалась уехать из своего дома, спрятаться куда-нибудь на время. Она официально обратилась в городское правление Эли с просьбой выделить для охраны ее дома наряд полиции. Члены правления созвали собрание горожан и после всестороннего обсуждения просьбы Кэтрин Лайонз проголосовали за выделение соответствующих средств из той части городского бюджета, что предназначался на благотворительность.

Со временем необходимость в охране отпала сама собой, но Кэтрин прекрасно понимала, что ни ей, ни Мэтти уже никогда не удастся зажить прежней, нормальной жизнью. Случившееся с их мужем и отцом навсегда останется в их жизни.

А как у тебя дела? — поинтересовался Роберт у Кэтрин.

Нормально.

Опираясь руками на перила крыльца, мужчина с неподдельным интересом взирал на сад и газон.

Ты выращиваешь розы, — констатировал он очевидное.

Да, по крайней мере, пытаюсь их выращивать.

Неплохо.

Не льсти мне. Выращивать розы на океанском побережье — глупое занятие.

В глубине сада росли темно-желтые «монахи» и усеянные большими шипами уинлокские розы, с краю — «крессида» и «просперо». Больше всего женщине нравились розы, названные в честь святой Сесилии. Их нежно-розовые, неправильной формы цветы пленяли ее воображение. К тому же эти растения были довольно неприхотливы и морской воздух не вредил им.

Мне следовало рассказать тебе все с самого начала, — сказал Роберт, — в первый же день.

Кэтрин была не готова к такому повороту событий.

Позже я хотел это сделать, но боялся потерять тебя.

Женщина молчала.

Я принял неправильное решение.

По крайней мере ты хотел, — сказала Кэтрин.

Хотеть мало.

Что сказано, то сказано. Что сделано, то сделано.

Иногда мне самой не верится, что все это случилось на самом деле, — задумчиво произнесла она.

Если бы об их связи стало известно раньше, то ничего, думаю, не произошло бы.

Насколько я поняла, террористы намеревались взорвать самолет посреди океана, там, где останется меньше улик? — глядя на свой розарий, поинтересовалась Кэтрин.

Да.

Почему они просто-напросто не позвонили в полицию или на телевидение от имени ИРА и не свалили вину на ирландских боевиков? — задумчиво спросила она.

Они не могли. Существует определенная система кодов, известная только ИРА и североирландской полиции. Лоялисты ее не знают.

Значит, единственная их надежда заключалась в том, что рано или поздно всплывет связь между Джеком и Мойрой?

Да. План террористов был не из простых.

Кэтрин тяжело вздохнула.

Где сейчас Мойра?

Сидит в белфастской тюрьме Мейз. По иронии судьбы взорвавшие самолет лоялисты сидят в соседних камерах.

Вы давно подозревали Джека?

Нет, в число подозреваемых входили все летчики, которые обслуживали маршрут Бостон — Хитроу.

Разумно ли прощать мужчину, который обманул тебя, пусть даже подчиняясь пресловутому служебному долгу? Не будет ли это несусветной глупостью с ее стороны?

Надеюсь, худшее уже позади? — спросил Роберт.

Женщина почесала след от комариного укуса на руке.

Солнце медленно садилось за горизонт. В его лучах все казалось каким-то особенно ярким, контрастным.

Худшее для меня — это то, что я больше не могу горевать о смерти Джека, — сказала Кэтрин. — Оказалось, что я почти не знала его при жизни. Джек, которого я любила, и Джек, который любил Мойру Боланд и занимался контрабандой, разные люди. Как можно горевать о незнакомце? Джек сам во всем виноват.

Ты могла бы горевать об отце своей дочери, — предложил Роберт.

Такая мысль приходила в голову Кэтрин и раньше.

Она глянула в сторону Мэтти. Дочь как раз разрезала брюхо рыбы от жабр до хвоста.

Пойду посмотрю, что она делает, — сказал Роберт.

Внезапно в голову Кэтрин пришла неожиданная мысль: в определенном смысле поведение Роберта зимой похоже на то, как она сейчас сама поступает с Мэтти. Он не был полностью откровенен с Кэтрин, а она, в свою очередь, скрывает кое-что от дочери.

Женщина повернула голову, посмотрела в сад и увидела это.

Так вот ты где! — тихо сказала она самой себе.

Услышав удивление в голосе матери, Мэтти прекратила полосовать рыбу ножом и с интересом уставилась на Кэтрин.

Я нашла часовню, — попыталась объяснить ей мать.

Что? — не поняла Мэтти.

Когда-то в саду стояла часовня. Видите полукруглую клумбу на месте разрушенного строения? А эта мраморная штуковина, которую я ошибочно приняла вначале за каменную скамью, служила когда-то алтарем.

Девочка минуту смотрела на сад, но так ничего и не поняла из того, что говорила ей мать.

Кэтрин представила себе облаченных в белоснежные одеяния сестер ордена святого Иоанна Крестителя Бинфайсанского, которые, опустившись на колени, молятся вокруг мраморного алтаря в деревянной часовне. Что с ней случилось? Скорее всего, часовня сгорела во время пожара, остался один лишь алтарь.

Женщина подошла ближе к саду.

«Люди замечают лишь то, что готовы увидеть», — подумала она.

Я принесу что-нибудь попить, — очень гордясь своим открытием, сказала Кэтрин.