Хоруль повернулся и пошел через поляну, вновь превращаясь в коня. Встав на задние ноги, он рванулся ввысь выбивая копытами звездно-лунные искры, и помчался по темной давящей заплате на небосводе. Каландрилл с благоговением смотрел на улетавшего бога. Вот он превратился в звездочку, в комету, летевшую в пустоту и вдруг взорвался свет и ослепил их, и сосны закачались под бесшумным ветром. Вспышка была настолько яркой, что Каландрилл попятился. Ценнайра крепко держала его за талию, в широко раскрытых глазах ее плескался испуг, она дрожала всем телом, прижимаясь к нему, словно ища в нем силу и поддержку.

Ослепительная вспышка погасла, деревья со вздохом распрямились, на мгновение мир замер. А в следующее — ночь взорвалась криками, храпами перепуганных лошадей и факелами. К поляне бежали котузены, Брахт и Катя.

— Пойдем, — сказал Каландрилл. — Надо рассказать им про Хоруля.

— Они нам поверят? — спросила Ценнайра.

— Возможно.

Они шли, взявшись за руки.

Их встретили у дороги с мечами на изготовку. Все были взбудоражены. Только Очен оставался спокойным: он словно чувствовал, что произошло. Каландрилл успокаивал всех, как мог, и они вернулись к кострам, где на него обрушился град вопросов. Он надеялся, что божественное вмешательство Хоруля поможет ему убедить товарищей в том, что Ценнайра не лжет, но его ждало разочарование. Друзья не видели явления бога, и Брахт по-прежнему упорствовал в своей враждебности. Рассказ Каландрилла о встрече с богом он выслушал со скептическим выражением на лице. Остальные слушали молча.

Когда Каландрилл закончил, джессериты посмотрели на Очена. Первым тишину, однако, нарушил Брахт.

— Ловушка, — угрюмо заявил он, — это все Аномиус Ему надо, чтобы мы поверили в его создание. Кроме тебя, бога никто не видел. Ты можешь быть уверен, что это колдовство.

— Будь ты там, — заявил ему Каландрилл, — ты бы не сомневался.

— Но меня там не было, — безапелляционно возразил керниец. — Там находились только ты и она. А ты явно заколдован.

Каландрилл покраснел отчасти от смущения, отчасти от злости. Он взглянул на Ценнайру. Девушка слабо улыбнулась и беспомощно пожала плечами. Тогда он повернулся к Очену и спросил:

— Можешь ли ты убедить его? Или ты тоже считаешь, что меня обманули?

— Я полагаю, ты говоришь правду, но… — Вазирь, как и Ценнайра, пожал плечами, словно сомневаясь в своей способности переубедить кернийца. Но все же, посмотрев на Брахта, он заявил: — Магия, более могущественная чем человеческая, была сегодня здесь. Сила, коей не знаю я равной, появилась сегодня в эфире, я чувствовал ее, и это не было колдовством ни Аномиуса, ни Рхыфамуна. Подобной силой может обладать только бог. Разве ты не видел, как небо затянулось тучами, Брахт? Разве не чувствовал этого?

— Я видел, как тучи скрыли звезды, — ответил Брахт, — как началась буря, как сверкнула молния. Это я видел. Но не более того.

— Хоруль! — вздохнул Очен. — Ты видишь глазами, но не душой. Неужели твой бог даровал тебе возможность чувствовать душой, только когда вытащил из твоих ладоней гвозди?..

Он покачал головой и замолчал. Брахт нахмурился и грубо спросил:

— Уж не оскорбляешь ли ты моего бога, вазирь?

— Нет, — заверил его Очен. — Я только хочу сказать, что твое видение ограничено предрассудками.

Брахт с издевкой рассмеялся:

— В чем заключается мой предрассудок? В том ли, что я не доверяю существу, созданному колдуном, каковой поклялся убить меня? Она сама о себе все поведала. Ахрд, что странного в том, что я не верю в ее россказни?

Ценнайра прислушивалась к их спору не столько ушами, сколько чутьем, дарованным ей нынешним состоянием зомби. Брахт, как закаленная сталь, отказывался гнуться и доверять ей. Сомнение в нем было сродни го же мечу: острое и твердое. От Каландрилла исходили смешанные чувства: он истекал любовью, но в его любви явно ощущались ядовитые капельки брезгливого отношения к деяниям Ценнайры и к ее прошлому, и еще боязнь потерять дружбу Брахта. Ценнайра принюхалась к Кате и учуяла смятение, подобное тому, что мучило Каландрилла. Девушку убедили слова Каландрилла, она полагала, что, если бы он был обманут, Очен бы это почувствовал, а значит, Хоруль действительно явился ему и удостоверил искренность Ценнайры. Катя поверила в нее, хотела ее принять, но к этому желанию примешивалось сомнение, порожденное возражениями Брахта, желание поддержать любимого человека, а отсюда — и смятение.

«Неужели это и есть любовь? — думала Ценнайра. — Мнение друзей против сердечного чувства? Доверие вопреки здравому смыслу? Стремление к невозможному?»

Она принюхалась к Очену, но того защищала магия. Была ли подобная глухая защита естественным инстинктом его поведения, или за ней крылось что-то еще?

С Чазали все было проще: чувства его так и рвались наружу, и он не позволил им проявиться только благодаря присущей его касте дисциплине. Чазали умел скрывать свои чувства от людей, но не от нее. Он верил Каландриллу, верил в явление Хоруля и всему, что тот говорил. Сам факт, что Ценнайра когда-то была куртизанкой, ничего для него не значил. Значение для него имели только слова его бога, который объявил ее истинной; то, что она — творение Аномиуса, беспокоило его, но не больше. Он сердился на Брахта за то, что тот не принимает его бога, и его так и подмывало мечом положить конец их спору с Оченом.

«Бураш! — вдруг подумалось ей. — Ведь все это на руку Рхыфамуну. Наши сомнения укрепляют его».

И вдруг, словно подчиняясь некой неведомой силе Ценнайра перестала сомневаться в том, что ей уготована определенная роль в этом путешествии. Уверенность эта пришла к ней не через чувства. Она просто вселилась в нее, она стояла вне всяких вопросов, словно Хоруль развеял ее страхи. И все же присутствие Ценнайры разделило друзей, посеяв между ними недоверие.

— Слушайте! — Споры мгновенно стихли, и все с удивлением повернулись к ней. Она посмотрела на Брахта и на Катю. — Вы не доверяете мне, и я не могу вас за это винить. Что бы я ни сказала, вы все равно будете отвергать мои слова. Но прислушайтесь к себе. Вы ходите по кругу. Каландрилл утверждает, что Хоруль за меня поручился, а Брахт стоит на том, что виновато колдовство. Ваши дружеские отношения рушатся, а это только на руку Рхыфамуну. Недоверие порождает сомнение, как гной на ране.

Ценнайра говорила гневно, и керниец впился в нее прищуренными глазами, держа руку на эфесе меча, словно ожидая нападения. Она смотрела на него твердо, хотя и чувствовала его отрицание, явственно ощущавшееся в ночном воздухе. Он пожал плечами, так и не произнеся ни слова.

— Давайте обратимся к фактам, — сказал Очен в наступившей тишине. — Верите вы или нет, мы идем вперед, а в Памур-тенге встретимся с гиджаной. Возможно, гадалке удастся переубедить вашего упрямого друга. Ежели нет, — он со вздохом пожал плечами, — будем надеяться, что Хоруль явится вновь. Как бы там ни было, у нас нет выбора, кроме того, чтобы идти вперед, так что, может, прекратим ругаться? Давайте-ка лучше спать.