— Вспоминаю! Принц Буи желал заклеймить кожу госпожи Пион, но Кьен предложил выколоть ей глаза.

— Вот именно! Он страшно занервничал, когда принц в последний момент решил изменить наказание, и успокоился, лишь когда узнал, что кара состояла в клеймении век, — это позволяло ему включить госпожу Пион в список жертв.

Динь еще раз подивился живому уму министра. Он демонстрировал просто демоническое предвидение.

— Значит, он все рассчитал с самого начала?

— В тот момент, когда мы объявили о том, что скоро прибудет отшельник Сэн, который надеется умилостивить принца и спасти свою родню.

— Верно, особенно если вспомнить, какой чудовищный подарок он намеревался преподнести: скажи, а ты действительно веришь, что Кьену удалось уговорить принца Хунга содрать кожу с несчастного пленника?

— Он сам мне признался. Не забывай, что мандарин Кьен обладал невероятной силой убеждения, в этом ему не было равных. Ты же сам видел, как он уговорил принца Буи смягчить наказание госпожи Пион. А молодой принц Хунг был в тысячу раз податливее и слепо обожал Кьена. Это был исключительно мягкий юноша, и самому ему никогда бы не пришло в голову совершить такое.

Ученый Динь наклонился к мандарину.

— Если я правильно понял, призрак принца Хунга, который, как ты полагал, явился тебе во время охоты, — не был на самом деле привидением? Это был реальный юноша, который звал на помощь, поняв всю тяжесть своего преступления?

— Несомненно, — сказал мандарин Тан и грустно вздохнул.

— Что же случилось с ним после охоты? Студент Кьен убил его, боясь, что он заговорит?

— Ничего подобного! Принц Хунг добровольно пошел на смерть, поняв весь ужас совершенного. Впрочем, в момент смерти принца студент Кьен был рядом со мной на банкете в честь победителей конкурса.

— Разве можно отвергать гипотезу преступления? Это не выглядит самоубийством, по крайней мере, с первого взгляда, — возражал ученый. — Ведь он только что преуспел на экзаменах после многих трудов.

Мандарин показал в сторону зверинца, укрытого столетними баньянами.

— Главный воспитатель Сю поведал нам, что принца нашли мертвым, одетым как развратная женщина — перед казнью на них надевали разодранное платье прямо на голое тело. Целью принца Хунга было заставить слона поверить в то, что перед ним распутница, которую нужно убить. Животных специально обучают этому.

Но Динь все еще не был убежден.

— Откуда ты знаешь, может быть, его насильно обрядили в женское платье?

— Церемониальное одеяние, которое было на принце Хунге тем вечером, скрывало под собой одежды распутницы. Если бы кто-то заставлял его надеть эту одежду в зверинце, то куда же он дел бы нижнюю одежду?

— А почему ты был уверен, что мандарин Кьен был способен убить свою жертву одним ударом ножа? Нужно было знать наверняка, что он умел обращаться с холодным оружием как профессионал.

— Я тебе рассказывал, как студент Кьен спас на охоте молодого Сэна от разъяренного дикого быка. Он не применил для этого копье, но использовал именно нож, а разъяренного дикого быка можно убить только с одного удара ножом. Иначе он растерзает тебя.

Динь согласился. Мандарин Тан продолжал:

— И последнее: мандарину Кьену было поручено следить за дамбами и плотинами, поэтому он так часто входил в город и выходил из него, что стражники у городских ворот вообще перестали его замечать и полностью забыли о том, что видели его, когда он шел за Рисовым Зерном, а потом спокойно вернулся во дворец. Что касается Черной Чесотки, то, освобождая его, Кьен, конечно, посоветовал ему ночевать в зверинце, где он и нашел его после банкета. Он мог спокойно приблизиться к госпоже Пион — как представитель правосудия — и к госпоже Лим — как евнух. То есть на свой лад он был призраком, никто не обращал на него внимания.

— Откуда ты узнал, что подарок отшельника Сэна — кожа соплеменника госпожи Лим?

— Вспомни нашу поездку в столицу, — ответил мандарин, припоминая казавшийся теперь таким далеким эпизод. — Сэн пригласил меня в свою пещеру. Там не было ничего лишнего, никаких украшений — все самое необходимое, за исключением куска высохшей кожи, повешенного на стену. Я не рассмотрел подробно рисунок, украшавший его, но, увидев татуировку на запястьях госпожи Лим — помнишь, она явилась во время банкета и приветствовала нас, — я сразу сказал себе, что уже видел похожий орнамент. Но уже гораздо позже я действительно понял, как они связаны.

— Но если бы ты не обратил внимания на запястья мадам Лим, то не смог бы догадаться! — воскликнул Динь. — И тогда мандарин Кьен остался бы неразоблаченным.

— Действительно, тут мне повезло. Правда, я знал от Ивы, что тело ее хозяйки украшено сказочной татуировкой, что подтвердил и доктор Кабан. Проверить этого я не мог: мужчины не могут приближаться к наложницам принца. А вот евнухи могут наслаждаться прогулкой в женских покоях. Кьен, евнух, не делился со мной рассказами об этой невероятной татуировке, хотя мы часто говорили о том, какая темная кожа у госпожи Лим. Он не хотел, чтобы я знал об этом.

Ученый кивнул.

— Теперь только я понял, почему ты не разрешал мне даже упоминать об окровавленном человеке, которого ты видел в шалаше. И только во время последней беседы с мандарином Кьеном ты рассказал ему об этом. Если бы он знал, что ты вспомнил этого человека, он раскусил бы наш замысел и не пришел бы на дамбу, правда?

Мандарин Тан вздохнул и задумался.

— Мандарин все равно догадывался о том, что я вспомнил тот эпизод, хотя мой ум был затуманен. Он подозревал, что я вспомнил, и все-таки пришел на дамбу. Он догадывался о ловушке. Таковы были правила игры: он пытался мной манипулировать и наводить на ложный путь. И все-таки он не был уверен — сорву ли я с него маску или нет.

Слуги объявили, что все готово к отъезду, и, не оглядываясь назад, мандарин Тан пришпорил коня. Но не успели они отъехать и нескольких шагов, как их окликнул знакомый веселый голос. Обернувшись, они увидели отшельника Сэна, мчавшегося к ним по ступенькам дворцовой лестницы.

— Дорогие друзья, — закричал он, запыхавшись. — Я хотел помочь вам собраться, но петух пропел только что.

Он протер еще сонные глаза и взмахнул ресницами.

— У меня есть для вас хорошая новость! Благодаря моему роскошному подарку, принц Буи возымел некоторое снисхождение к нашей семье. Он заключил, что даритель подобной роскоши не может быть злодеем, и помиловал меня и еще нескольких членов семьи.

— Неужели он простил господина Дэй? — удивленно спросил ученый Динь.

— Нет, — ответил отшельник беззаботно. — Дядю не помилуют, принцы весьма злопамятны. Он будет сегодня обезглавлен, а его голова украсит собой столб на площади Наказаний. Между нами, это разумная цена. И дядя может умереть спокойно: мы, племянники и племянницы, которых он презирает, будем из поколения в поколение поклоняться его алтарю.