СССР, он избрал тактику всемерного оттягивания начала войны, с тем чтобы завершить техническое перевооружение и увеличить численность армии. В конкретных условиях июня 1941 года сталинская тактика привела к катастрофе.

Основной вектор сталинской национальной политики: к государственному патриотизму

Анализ исторического материала показывает, что трансформация представлений о значимости национального фактора и роли русского народа в отечественной истории в 1920–1930-е годы складывалась во многом стихийно. В целом же она определялась отказом от попыток непосредственной реализации идеи мировой революции и переходом с 1925 года к идеям «социализма в одной стране». Решения, определявшие курс партии в национальном вопросе, во многом перекликались с практикой принятия решений в другой важнейшей сфере жизни общества – экономической. История разработки экономического курса страны в 1920-е годы показывает, что метод, позволяющий отыскивать направление развития экономики, тоже складывался стихийно, и его суть состояла в том, что делались лишь такие уступки принципам экономики военного коммунизма, «без которых дальше режим удержаться у власти не может»[848]. Курс на строительство социализма в одной стране с «железной» необходимостью вынуждал партию к отступлению на позиции национально-государственного коммунизма (национал-большевизма) и эсэсэсэровского патриотизма (национализма). Однако Сталин и другие идеологи партии не решились открыто признать, что национально-государственный социализм является единственной разумной альтернативой курса на мировую социалистическую революцию. Вместе с тем они были вынуждены считаться с опасностью утраты влияния и потери власти в партии, глубоко почитавшей Ленина и его учителей – Маркса и Энгельса. Утвердившись у власти как верный ученик Ленина, поклявшийся во всем следовать его заветам, Сталин решил и впредь открыто не ставить под сомнение его учение, продолжал обряжать свои взгляды в ленинские одежды.

Отсутствие реальной альтернативы доктрине национально-государственного коммунизма создавало благоприятные условия для эксплуатации национально-патриотической идеи. Благодаря этому национальная политика стала выражаться в уступках «истинного интернационализма», обрекавшего нацию на истощение, национальному патриотизму, предполагающему ее сохранение, но и не исключающему эволюции, видоизменения. Важнейшими вехами на пути этих уступок после признания принципа федерализма вместо унитарности в государственном устройстве, осуществленного еще при Ленине, были: 1925 год – выдвижение лозунга о расцвете национальных культур при социализме вместо его категорического отрицания в революционной теории и большевистской политике до 1917 года; 1930 год – отнесение времени появления «зональных» исторических общностей, приходящих на смену социалистическим нациям за пределы победы социализма в одной стране; 1934 год – возведение патриотизма, любви к Родине в ранг высшей доблести советского человека; восстановление отечественной истории в правах учебной и воспитательной дисциплины в школе вместо ее «отмены» в начале 1920-х годов; 1935 год – осуждение национального нигилизма в предшествующей деятельности коммунистической партии; 1936 год – возведение русского народа в ранг великой передовой нации вместо ее поношения в 1920-е годы как «бывшей угнетательской нации» и воплощения отсталости; рубеж 1937–1938 годов – изобретение для русского народа внешне привлекательной роли старшего брата, любовно и безвозмездно оказывающего помощь отсталым народам-братьям с тем, чтобы не делать этого в обязательно-принудительном порядке возмещения исторического долга, неудачно предписанного русскому народу на заре советской власти. 1941 год, канун войны – переход к идеологии и политке, основанных на убеждении в том, что Советская страна – ее власть, ее армия, русский народ и советский народ в целом – сумеют отразить любое нападение извне, поскольку являются наследниками традиций, благодаря которым Россия уже почти тысячелетие успешно боролась с вторжениями иноземных захватчиков.

К началу Великой Отечественной войны в СССР буквально за несколько лет интенсивной идеологической кампании было сформировано совершенно особое отношение граждан к своей стране. «Это был не просто патриотизм в нашем сегодняшнем понимании (как чувство любви к Родине), а чувства постоянной мобилизационной готовности, чувства безграничной, активной любви к своей Родине, т. е. действенность, способность к самоотвержению – именно те качества, которые и стали важнейшей составляющей победы в войне»[849]. Теория построения социализма в отдельно взятой стране к 1941 году окончательно сменила в СССР ранее доминировавшую идею мировой революции. Колоссальные изменения во всех сферах жизни общества сопровождались мощной идеологической кампанией. Ее основной задачей стало утверждение новых ценностных ориентиров, прежде всего воспитание патриотизма и тех волевых качеств, без которых победа в войне оказалась бы недостижимой.

Глава 3. В условиях Великой Отечественной войны и «националистического нэпа» (1941–1945)

«Интернационализм должен опираться на здоровый национализм»

В условиях начавшейся мировой войны советское руководство лишь укреплялось в правоте избранного ранее курса национальной политики и воспитательной работы с населением. Война с Финляндией показала всю глубину заблуждений и тщетность надежд на пролетарскую солидарность в предстоящей большой войне. Политуправление Красной Армии настраивалось искоренять «вредный предрассудок, что якобы население стран, вступающих в войну с СССР, неизбежно и чуть ли не поголовно восстанет и будет переходить на сторону Красной Армии, что рабочие и крестьяне будут нас встречать с цветами». Осуждались шапкозакидательские настроения и «ложные установки в деле воспитания и пропаганды в Красной Армии (лозунги: непобедимость Красной Армии, армия героев, страна героев и страна патриотов, теория абсолютного технического превосходства Красной Армии, неправильное освещение интернациональных задач и т. д.)»[850].

В канун войны появились признаки явных изменений политики государства в отношении религии и церкви. По данным переписи населения 1937 года, о вере в Бога заявило более 45 % населения СССР. При этом среди пожилых – верующих оказалось почти в два раза больше, чем неверующих, среди неграмотных доля верующих составляла 74 %[851]. Это говорило о тщетности усилий по завершению атеизации населения за годы предыдущей «безбожной пятилетки»[852]. Возрождая некоторые русские традиции, власть сочла необходимым умерить антирелигиозный пыл партийных богоборцев.

В частности, в постановлении, осудившем издевательское изображение крещения Руси в опере-фарсе «Богатыри», подчеркивалось, что крещение в действительности являлось «положительным этапом в истории русского народа»[853]. После 1937 года резко снизился размах репрессий в отношении служителей церкви. Среди обвиняемых, привлеченных органами НКВД по следственным делам, служителей религиозного культа и церковно-сектантских контрреволюционеров насчитывалось в 1937 году 37 331 человек, в 1938 году – 13 438, в 1939 году – 987, в 1940 году – 2231, в первом полугодии 1941 года – 1618 человек[854]. В конце 1930-х годов изменился характер работы цензурного ведомства. Хулиганские выходки и огульные оскорбления чувств верующих, обычные для раннереволюционных лет и сочинений «воинствующих атеистов», теперь пресекались цензорами[855].

В канун Отечественной войны руководство ВКП(б) осознавало необходимость изменения отношения к национализму как таковому. 27 февраля 1941 года А. А. Жданов на встрече с Г. Димитровым, А. А. Андреевым и Г. М. Маленковым говорил: