Книга полетела в огонь. Словно исполняя ритуал, короли проследили за тем, чтобы сгорели все до единой страницы. Фероче переворошил кочергой пепел.

– Ну все, хана, – объявил он на языке истопников. – Теперь ему себя не вспомнить.

Дюжинцы сняли шляпы.

– Прочь! Прочь, мерзавцы!

– Но, госпожа, – донеслось с той стороны запертой двери, – я принес вам завтрак.

– Уморю себя голодом!

– Одумайтесь, Лиза, – вступил из-за двери старческий фальцет. – Вы – старшая жрица. Вам надо выглядеть солидно, хорошо питаться.

Маггара замахала ручками, дирижируя:

– Вер-ни-те! Лан-се-ло-та! – разнеслось в храмовых покоях. – Вер-ни-те! Лан-се-ло-та!

Разлетелись в стороны осколки. Жрецы за дверью притихли.

– Что там? – сдавленно пискнул первый.

– Священная ваза Крааль, – ответил второй. В голосе его прорезалось благоговение. – Реликвия всеанатолайского значения.

– Плохо.

Бом-м-м-м. Тягучий медный удар прорезал воздух.

– А это?

– Курительница Умпирудас. Часть Оракула, жизненно необходимая для ритуала.

– Девушки! – взмолился первый – тот, кто предлагал завтрак. – Келью отделали вашу мы с вящим стараньем. Вы, может быть, голодать перейдете в покои иные? Очень уж бог наш суров и гневлив, разбираться не станет. Похрен метелки ему, и любовь, и вся ваша диета. Коль шандарахнет молоньей, так мало вам слышьте? – не будет!

– Вот мой ответ, – провозгласила Фуоко. Что-то хрупнуло, как будто топором рубанули по спелому арбузу.

– Дароносица Рогнодай, – удрученно отметил обладатель фальцета. – Слушай, пойдем же, брат Люций, доложим начальству. Кстати, явилась мне мысль, так скажу: гениальная очень. Что, если мы дипломатию хитро применим? Дзинь. Дзинь-дзинь.

– Зеркало Судьбы. Ох… Прав ты, брат Люций. О прав ты – пропьем под шумок Чайник Света.

– А на остатний динарий съедим ветчины малосольной. Сладких ватрушек вкусим и пирожных с воздушной начинкой.

Скрип за дверью стих. Жрецы побежали в кофейню проедать и пропивать оставшиеся целыми святыни. Фуоко выкинула в окно три серебряных блюда, плоский стеклянный глобус и чашку с перьями. Затем села и горько заплакала.

Майская Маггара и Инцери бросились ее утешать:

– Не плачь, Лиза. Слышишь? Мы еще поборемся.

– Я не плачу. Только сердце болит…

Время, время…

Осень пришла в Циркон мгновенно, расцветив улицы багрянцем и пурпуром. Оки, привычный к чудесам цивилизации, только плечами пожал – он-то уже насмотрелся. Зато Харметтир блаженствовал. Идея смены времен года вызывала в душе варвара трепет.

В Аларике существовало одно-единственное время – зима. Она разделялась на зиму мокрую, снежную, морозную, вьюжную, голодную… тем не менее это была все та же унылая пора, очей огорченье.

Шли дни, а Харметтир оставался все тем же неотесанным дикарем. Из-за этого каждое утро варваров начиналось с перебранки.

– Брось это, о позор торосов дивных! Это мусор.

– Но, Длинная Подпись, я купил эту кучу листьев у дворника всего за двадцать денье.

– Да зачем они тебе? Все сундуки листьями забиты!

Харметтир подмигнул и принялся делать таинственные знаки. Обычно он так себя вел, когда задумывал прибыльное дело. А прибыльные дела Большого Процента оказывались сущим проклятием для окружающих.

– Ладно, ладно. – Оки махнул рукой. – Спускаемся вниз. Надо позавтракать и допросить новых свидетелей. Зачем тебе листья, потом расскажешь.

– Хорошо, – согласился Харметтир. – Эй, Гилтамас! Где ты, лентяй и обжора?

Маленький сильф состоял на службе у варваров. Они хотели и Летицию взять, переписывать бумаги, но не сложилось. Вытерпеть нытье жертвенной девы не смог даже привычный ко всему Харметтир.

Выгоняя старуху, он прочел такую вису:

Душу вытряхнула споро, превратив в песок унынья,

И пилою притуплённой распилила ум и уши.

Оки не мог с ним не согласиться. С уходом старой жрицы варвары зажили спокойно.

Ступеньки наигрывали веселые аларикские мелодии. Оки бежал вприпрыжку; спутник его шагал размеренно, тяжело перенося вес с ноги. Заслышав шаги, Горацио встрепенулся. Со временем все трактирщики учатся распознавать постояльцев по походке.

– Утречко доброе, господин Харметтир. Приветствую вас, господин Оки.

Перед варварами появилось плетеное блюдо с дымящимися лепешками. Рядом – чашка Лигурийского соуса «песто» и бутылка вина.

– Вас дожидаются трое, – шепнул Кантабиле. – По виду – шпионы.

Трактирщик заговорщицки подвигал бровями и исчез. У него были свои резоны Мешаться в игры посетителей – дело убыточное. Господа варвары строят из себя заговорщиков и шпионов? Бога ради! Горацио не поленился, сходил в Бахамотову Пустошь и все подробно изложил кому надо. Из канцелярии прислали соглядатая – востроносенького, щупленького, в огромной шляпе с обвисшими полями. Соглядатай засел в «Чушке»; он торчал за печкой днями и ночами, выпивая и закусывая – Кантабиле нарадоваться не мог, глядя на его счета.

Варварам было все равно: следят за ними или нет. Харметтир обставил дело такой таинственностью, что народ в «Чушку» валом валил, как на представление. Доходы трактира выросли. Горацио подумывал, уже, когда варвары съедут, нанять лицедеев – чтобы те продолжили традицию.

– Эй, Гилтамас, глянь – хвоста нет?

Сильф юркнул под кресло, завозился.

– Никак нет, господин Длинная Подпись.

– Ну слава богу. А то и у стен бывают уши.

– О, не беспокойтесь. Наш стол стоит посредине зала. Никакие стены не подкрадутся.

Оки принялся насвистывать «Зантицию». Харметтир задумчиво покусывал закладку гроссбуха.

– Смотрит? – спросил он.

– Улыбается.

Соглядатай действительно смотрел и блаженно улыбался. С работой ему повезло. Господа большие деньги платят, чтобы в цирконскую оперу попасть, а тут – представление. Да еще и приплачивают. И кормежка дармовая.

Харметтир поманил к себе первого из «шпионов». Тот подошел, робко озираясь, уселся на табурет.

– Больше вороватости, – приказал Харметтир, – Ну?

Варвары не переигрывали. Оки прекрасно знал цивилизацию и южан. А Харметтир всю жизнь провел в снегах, охотясь на пингвинов и снежных ухохотней, Первейшая истина, которую он усвоил, такова: нет лучшей маскировки, чем выглядеть тем, кто ты есть на самом деле. Тролли-ухохотни обожают человеческое мясо. Посмотреть на одинокого варварского охотника сбегается вся стая.