Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда через день-другой прихожу снова, он встречает очередной хохмой. И сам хохочет, прищурив карие глаза в смешинках.
Гриша – действительно исключение тем уже, что еврей и офицер, и летчик к тому же, явление насколько уникальное, настолько бесперспективное. Я многого в то время не понимал. Но помню его слова:
– У службы в армии один стимул – звездочки. Так у меня он ограничен максимум одной при двух просветах.
В звездочках я разбирался, но не более:
– А почему потолок – майор?
– Потому что для подполковника надо закончить военную академию, а существует негласное правило: евреев в военные академии не принимать.
Гриша служил честно и добросовестно и подполковника получил перед самым выходом в отставку, работая уже в Доме офицеров.
У Певчиных образцовая советская семья, в которой, кроме родителей, мальчик и девочка. Лариса постарше и поскромнее – в маму. Славик маленький, но удаленький – в папу. Он брюнет, она блондинка.
Он сидит у нас в гостях, мать ему рисует будущее:
– Семи лет ты пойдешь в школу, в десять лет станешь пионером, в шестнадцать получишь паспорт, а в девятнадцать пойдешь в армию и станешь совсем большой, как папа. Понял?
Славик сосредоточенно думает, хмурит брови, трет лоб, наконец, выдает:
– А в полковники с каких лет принимают?
Славик настоящий, как сейчас принято говорить, «приколист». Вот он возвращается из школы и уже на лестнице кричит мне:
– Дядя Коль, а у меня четверка и пятерка…
– По каким предметам?
– Не помню.
– Ну, уж постарайся, вспомни.
Он долго трет нахмуренный лоб:
– Вспомнил: пять по чтению, а четыре по письму в клеточку…
– Что хоть читал-то на пятерку?
– Да стихотворение одно. Толстое такое…
Он ходил к нам не без корысти. Мама Роза кормила ребят строго по детским диетам, тратя на это уйму денег и времени, но… Как-то раз моя мама – Зоя Александровна – приготовила фирменное свое блюдо: потрошенную кильку с зеленым луком, приправленную подсолнечным маслом. И запах, и вид. Славик попросил попробовать.
– Бери, сколько влезет. Только хлеб не забывай.
Славик поел от пуза. А минут через десять после ухода его прибегает Роза:
– Колодина (мать в доме все хвалили по моей фамилии, хотя у неё была своя и совсем другая), ты чем Славика накормила, что он от обеда отказывается?
– Да кильки вот с Колей поел.
– И сколько штук?
– Да миску полную съели…
– Ты что, а кислотность, а желудок?
– Ну, Роза, ты сама с ним разберись, я, если парнишка просит, отказать не могу.
А просить Славик умел как никто. Его большие еврейские глаза становились такими печальными, что отказать невозможно. Он тем и пользовался. Прибежит с улицы:
– Баба Зоя, килечки нет?
– Сегодня нет.
– А когда будет?
– Может, в субботу.
Точно в субботу он являлся уже как за положенной ему порцией. Соглашался на всё: не шуметь, руки вымыть, уроки потом сделать, а за отметки прийти и отчитаться.
Лариса поспокойнее живчика Славы и поскромнее. На вопрос матери, кем она хочет стать, когда вырастет, отвечает, потупив глазки:
– Школьницей.
– Ну, школьницей, понятно. А совсем большая…
– Кино буду взрослое смотреть…
Укладывали их рано, после чего сами Певчины усаживались у телевизора. Понятно, что детям хотелось того же.
Коротковы и Сивковы
Следующую по счету квартиру занимала молодая чета Коротковых Ада и Галя. Ада – красавец, танцор, с малолетства в танцевальном ансамбле клуба Сталина, привыкший к сцене и вниманию, без выступлений не мог обходиться и на стройке. Ему постоянно требовался зритель, на худой конец – слушатель. Чаще всего им оказывался я, потому в первую очередь, что был самый младший в коллективе и не мог отказать в чем-либо старшим. Ну, хочется ему выступить передо мной – пожалуйста. К тому же рассказывал он всегда интересно и весело.
Меня в Короткове сразу же заинтересовало, почему у него такое женское имя – Ада. Или даже Адка. Оказалось, имя далеко не женское и даже более того. Он, родившийся да начала Великой Отечественной войны, назван был родителями Адольфом. Ясно, что во время войны и долгие годы после неё имя это ассоциировалось исключительно с Гитлером. Ада страшно комплексовал по этому поводу…
Его жена, красавица Галя, служила экономистом. Еще во время строительства дома родила ему сына, что стало поводом для общего веселья. Обычно оно выражалось в том, что после получки сбрасывались по два рубля, покупали водки по бутылке на двоих, простой закуски в виде конской колбасы, селедки либо кильки, плавленых сырков и черного хлеба и ждали конца рабочего дня. Летом шли на Донское кладбище, зимой собирались в отапливаемой с помощью бочки большой комнате недостроенного дома. Неспешно пили, закусывали, шутили. Расходились, довольные жизнью и собой.
Вскоре после новоселья Галя родила второй раз и опять сына. Казалось, что счастью в этой семье нет предела. У Ады всегда имелась брага и самогон. По выходным там часто шумела гулянка. Карьера его круто пошла в рост. Поммастер, мастер, начальник участка, затем начальник цеха. Они получили трехкомнатную квартиру в новом доме и уехали с нашей улицы. И я не знаю, когда тяга к веселью переросла у него в обычное пьянство. Он умер совсем еще молодым от цирроза печени.
В крайней квартире №36 проживала семья Сивковых: глава семьи Сергей, супруга его Клава и их сын, ставший с помощью соседа хорошим танцором и закончившим, кажется, железнодорожное училище. Имелась и дочь, помоложе брата, но пошустрей. Они старались жить тихо, незаметно и ни в каких подъездных и уж тем более общедомовых разборках не участвовали. Во всяком случае, Сергей. Клава нет-нет, да и заглядывала к нам на огонек, чтобы обсудить самые насущные проблемы личного и общественного характера. Порой их тихая дискуссия на кухне затягивалась, но обычно укладывались в какие-то час-полтора.
Сергей – мужик интересный. За что бы ни брались застройщики, от рубки леса для пиломатериалов и столярки до кирпичей и шлакоблоков, он всегда оказывался как бы не у дел, ну, никак не доходило до него распределение трудовой повинности. Это, согласитесь, талант надо иметь. Николай Страхов, бывший мой квартирный хозяин и учитель, последние годы трудился в местном ЖЭКе сантехником, а напарником имел как раз Сережу Сивкова. И всякий раз, беседуя на кухне