Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1880 году особняк, оцененный в 28 тысяч рублей, был продан женскому училищу. 1 октября 1880 года, по инициативе епископа Ярославского и Ростовского Ионафана, для подготовки учителей открывается епархиальное женское училище (с 1893 года – Ионафановское) на Богословской горке. «Ионафанки» находились на полном содержании училища, проживая в том же здании. Там, где ныне находится читальный зал университетской библиотеки, до революции располагалась общая спальня воспитанниц. Став учебным заведением, особняк значительно расширился. Балконы и парапеты здания украсила изящная решетка, а в вестибюле появилась знаменитая чугунная лестница. Сделали пристройки, площадью значительно превышавшие старинный особняк. Со стороны двора – двухэтажный корпус и домовую церковь Покровско-Марьинскую. В нижнем этаже церкви располагалась больничная палата. По Никитской (Салтыкова-Щедрина) улице – четырехэтажный корпус.
И вот я, новоявленнный студент, стою на шикарном старого фасона крыльце с надписью, удостоверяющей, что это именно Ярославский государственный педагогический институт имени К.Д.Ушинского. Вход в здание с массивными дверями и бронзовыми ручками, со львами, символизирующими респектабелность, надежность и прочность сущего всего. Может, потому для нас – студентов – он не существует, здесь нас не пропускали. От входа небольшой тамбур, справа доска объявлений, слева – вахтер, за спиной которого две преподавательские раздевалки и огромная доска с ключами. Прямо напротив – две маленькие двери: одна в библиотеку, другая в змеистый узкий коридор с массивной подвальной частью, в которой размещались библиотека, бухгалтерия и прочие технические службы.
Верхний второй этаж, на который вела старой ковки чугунная лестница с шикарным огромным зеркалом на первом же переходе, являло последовательную череду административных кабинетов от ректорского до кабинета парткома. Из кафедральных аудиторий три, зато какие: философии, политэкономии и истории партии!
Студенческий и вообще разночинный вход со стороны улицы Салтыкова-Щедрина. От двери на две стороны – спуск в цокольную часть. С левой стороны – раздевалка, с правой – общая столовая и преподавательский буфет. В столовой в бытность мою студенческую стояли две шикарные, огромные, старинного китайского фарфора вазы, под которыми и пятикопеечный винегрет съедался как отдельное блюдо ресторанного меню. К сожалению, столовой пользоваться приходилось редко, поскольку учились во вторую смену, а перерыва для обычно немалой очереди не хватало.
По небольшой короткой лестнице поднимаешься на первый этаж, поворот налево, вдоль по коридору, еще одна лестница, и попадаешь к себе на факультет. Это четырехэтажное здание по улице Салтыкова-Щедрина мы делили с физматом, они занимались в первую смену, мы – во вторую.
Наша аудитория – первая в коридоре второго этажа под номером восемь. Напротив деканат с доской расписаний. Первое отличие от школы – расписание не постоянное, поэтому учебный день начинаешь у доски. Здесь же всевозможные объявления и приказы декана, директора, позже ректора, проректоров, заведующих кафедрами.
Деканат мал невероятно. Первая комната метров шести, в которой умещается только письменный стол секретарши с пишущей машинкой, слева – дверь в комнату декана, такого же объема. Деканы же наши, вначале Николай Иванович Резвый, потом Лев Владимирович Сретенский – мужчины габаритные и выглядели в четырех камерных стенах стесненно. Помнится, в одном из концертов смотра художественной самодеятельности факультета была поставлена комическая опера, выходная ария которой завершалась так:
И очень трудно выразить в словах,
Как тяжко, братцы, в клеточке у Льва…
Колхоз на раскачку времени не оставил, и в учебный процесс пришлось включаться с ходу. Конечно, отсутствие ежедневного поурочного контроля расслабляло, но не нас, рабочих ребят, за время занятий в ШРМ и на подготовительных курсах научившихся беречь время.
Предметы и преподаватели
Но предметы! Предметы! Не уверен, что пошел бы сюда, зная, с чего придется начинать. Старославянский язык, историческая грамматика, введение в литературоведение, археология… Преподаватели столь же разные, как и преподаваемые ими предметы. Старославянский язык и историческую грамматику нам давал некто Костя Маков, то ли ассистент, то ли почасовик, короче, не из основы. Костя невысокого роста, лысый, несмотря на очевидную молодость, которой стеснялся, с безмятежной улыбкой и чистыми глазами подвыпившего ребенка.
Едва взойдя на кафедру, он с ходу начинал бормотать:
– Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы…
И дальше по тексту увлеченно, но монотонно, не поднимая глаз, не слыша аудитории. Вспоминалось есенинское: «загузынил дьячишка ледащий»… Вспомнил, вероятно, вслух, ибо аудитория колыхнулась. С тех пор, если преподаватель начинал читать строго по тексту, неслось «загузынил».
Костя стеснялся возраста, постоянной подвыпитости, неряшливого внешнего вида… Кончил плохо. Однако зачеты нам поставить успел. Зачет есть, а знаний нет, о чем сожалею.
Еще один не познанный до конца предмет – «Введение в литературоведение». Вводил нас не кто иной, как сам директор института Андрей Степанович Гвоздарев, человек добродушный, улыбчивый, говоривший тихо и неспешно… В качестве примера для разбора использовал отрывок из монолога Чацкого в комедии Грибоедова «Горе от ума»:
Когда ж постранствуешь, воротишься домой,
И дым Отечества нам сладок и приятен…
Следовало определить размер стиха. Оказывался ямб, но что это такое – узнать не удавалось, Андрей Степанович тихо и незаметно для себя засыпал. Мы – люди взрослые – не будили его и также тихо занимались своими делами. И что меня теперь роднит с пушкинским Онегиным, так это перефразированная характеристика: «не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить», хотя, если верить диплому (сам уж того не помню), экзамен сдал на «хорошо».
За странную любовь Андрея Степановича к грибоедовским строкам лекции его меж собой мы именовали «дымными».
– А что у нас сегодня третьей парой?
– Третьей? Опять дымим…
И только после преждевременной кончины его 13 мая 1960 года мы узнали о нелегкой судьбе простого и очень легкого в общении человека, всегда и для всех открытого.
Он многое знал, но немногое мог. К тому же немало времени и сил отнимали директорские и кафедральные обязанности. Потому до нас знания свои не донес.
Где уж нам уж…
Гораздо большие проблемы доставлял русский язык. Первый же диктант привел преподавателя в ужас, переходящий в неистовство. Русский язык у нас тогда вела Ия Васильевна Рыбакова, невысокого роста, полноватая и симпатичная блондинка с большим чувством юмора, но… Горячая и вспыльчивая.
На первом занятии она дала нам обычный школьный диктант для десятиклассников. Написали удовлетворительно только наши девочки – отличницы вроде Наташи Лебедевой и Ирочки Быковой, да еще слепой Валя Зиновьев. Ия Васильевна не вошла, влетела в аудиторию, размахивая листочками с диктантом, словно горьковская мать пачкой прокламаций.
– Я всегда говорила, что пединститут для неудачников.
