– А если выдвинет?

– Если он решит сражаться за вас? – Тор скрестил руки на груди. – Кое-кто здесь настолько зол, что готов напасть на Гидеона. А другие хотят освободить левантийцев, которых, по их мнению, заставили сражаться за него. Третьи же просто следуют за Эзмой, потому что она заклинательница лошадей, а они не знают, что еще делать. Некоторые просто хотят вернуться домой. Если Рах решит стать предводителем, половина может встать на его сторону. Или больше. А может, и меньше. Я не знаю. Его очень уважают, но Эзма как-никак заклинательница лошадей.

– Ты не знаешь?

– Левантийцы не занимают чью-либо сторону, пока не вынуждены выбирать.

– Какая роскошь. Не всякий может себе такое позволить.

Он посмотрел на меня с намеком на презрение.

– Едва ли это роскошь. Это необходимо для выживания. Если раньше времени занять чью-то сторону, рискуешь сделать неверный выбор. А кроме того, это может привести к созданию разных группировок, и между ними тоже начинается война, а такие войны не выдержит ни один гурт. У нас просто нет возможности придерживаться принципов.

Хотя он не сказал о моем народе ничего оскорбительного, презрительный тон скорее напоминал атаку, и я ощерилась.

– Это что, намек на то, как мой народ разбирается с конфликтами, Тор э'Торин?

– Нет, но если вы принимаете это на свой счет, то, конечно, считайте укором. Судя по тому, что я знаю о Чилтее и Кисии, внутренние конфликты являются причиной большинства ваших проблем.

Мне хотелось дать ему пощечину, но, будь он проклят, ведь это правда! Каковы бы ни были причины его неприязни ко мне, он не кинул мне в лицо необоснованные оскорбления, и это еще хуже.

– Благодарю за честность, – сказала я с натужной улыбкой.

– Вам лучше сначала разобраться, что вы собираетесь у него попросить, прежде чем высказываться.

Нахмурившись, Рах переводил взгляд с меня на Тора и обратно, и я обрадовалась тому, что он не понимает наш разговор. Как бы я ни нуждалась в солдатах, я была счастлива видеть его просто потому, что это он. Я твердила себе, что больше никогда его не увижу, и не осознавала, как сильно надеюсь, что ошибаюсь.

Несмотря на то что я должна была сказать как императрица, сейчас мне больше хотелось быть просто Мико. Я кивнула Тору.

– Благодарю, ты можешь удалиться. – Я обратилась к Раху и махнула рукой в сторону двора: – Рах, ты в состоянии со мной пройтись?

Рах кивнул и осторожно поднялся.

Я была высокой для женщины, для кисианки, но забыла, насколько крупнее левантийцы. Тор был выше меня совсем чуть-чуть, а Рах – на полголовы, и он еще не самый высокий из них. Я посмотрела ему в лицо, но тут же смущенно отвернулась, чувствуя, как горят щеки. Его серьезные, пронзительные глаза одновременно наблюдали за мной и заглядывали прямо в душу.

С двумя охранниками, держащимися на почтительном расстоянии, я медленно пошла через двор, надеясь, что Рах не будет мучиться. Он не жаловался, я вспомнила, каким неутомимым он был во время нашего бесконечного путешествия по югу Кисии под дождем. То путешествие было пугающим, утомительным и тоскливым, и всю дорогу я боялась, что никогда больше не найду союзников, что потеряла их, но с Рахом каждый день был немного светлее. Немного легче.

Не зная, что я хочу сказать, да и поймет ли он, я молчала, пока молчание не стало слишком неловким. Тогда я подняла голову и заметила его улыбку.

– Привет, – сказала я по-левантийски, как он научил меня у очередного полевого костра.

Первая улыбка меня приободрила, а следующая осветила день. В уголках его глаз появились морщинки, и он усмехнулся. Таким оживленным я его еще не видела.

– Привет, – ответил он по-кисиански, и его произношение было гораздо лучше моего. – Ты как?

Это я его этому научила? Вряд ли, но он все равно усвоил.

– Хорошо. Прекрасно. А ты? – отозвалась я.

Пожав плечами, он показал на многочисленные раны, но все равно улыбнулся и сказал, как и я:

– Хорошо.

А потом снова пожал плечами и добавил что-то непонятное на левантийском.

Я мысленно перебирала все слова, которым он меня научил, но, помимо несвязанных терминов вроде дождя и огня, не могла найти ничего подходящего. Поэтому я заговорила по-кисиански в надежде, что он поймет если не слова, то чувства.

– Спасибо за то, что спас министра Мансина, – сказала я. – Он появился в тот самый момент, когда был больше всего нужен и… помог мне.

Ох, если бы я могла рассказать ему о Дзае. Стал бы он считать меня чудовищем за то, что убила ребенка? Наверняка. Тогда речь шла о том, что либо его жизнь, либо моя, но, каковы бы ни были мои оправдания, Дзай все равно был ребенком, а я нет. В эту минуту я обрадовалась, что Рах меня не понимает.

Я остановилась, повернулась к нему и осознала, что нас никто не подслушает, не поймет даже сам Рах, я могу говорить совершенно откровенно, как уже давно не говорила. Может, вообще никогда.

– Знаешь, я скучала по тебе, – сказала я, глядя ему в лицо, и его улыбка сменилась обычной серьезной сосредоточенностью. – Скучала по тому, что ты всегда рядом, по звуку твоего голоса, мне было так хорошо… не чувствовать себя одинокой, когда я была самой одинокой на свете. Я сказала… сказала, что министр Мансин помог мне, когда это было так нужно, но, если бы не ты, я не добралась бы туда, возможно, вообще не выжила бы. Ты меня спас. – Он наклонил голову, я покраснела и отвернулась, боясь, что он осудит меня за такие чувства. – Мы с Чичи в огромном долгу перед тобой.

– Чичи?

При звуках знакомого имени его лицо озарилось, и он оглядел двор.

– Ой, она не со мной, я не могла взять ее на корабль, понимаешь… – Хотя это и было правдой, грозящая собаке опасность казалась глупой причиной, чтобы не взять ее с собой после всего, через что мы прошли вместе. – Она с министром Оямадой. Но если все сложится благополучно…

Я так и не закончила эту мысль. Слишком велик был шанс, что все не сложится благополучно.

Отвернувшись, Рах поманил меня за собой, и мои охранники расступились, пропуская его. Я поспешила за ним совсем не как положено императрице, но его радостное возбуждение пересилило мое желание блюсти достоинство.

По дороге до одной из маленьких конюшен я ощущала смесь смятения и радостного предвкушения. У конюшни не суетились левантийцы, и я не сразу поняла причину – там стояли кисианские лошади. Где-то должен быть конюх, чтобы за ними приглядывать, может, несколько мальчишек-подручных, но большинство кисианцев с радостью перекладывают заботу о лошадях на слуг. В отсутствие Бахайна никто ими особо не