Я обнял ее, но Тея отстранилась и поправила золотую диадему. Теперь передо мной вновь была верховная жрица.

– Счастливого пути, ванакт! Да хранит тебя Единый, и да помогут тебе боги Ахайи!

– И тебе счастливо, богоравная Тея!

Я хотел добавить что-нибудь по поводу дороги, которую начну строить, как только разберусь со своими родственничками, но ничего путного в голову так и не пришло.

Я попрощался с Теллом и направился к скале с подковой, где меня уже ждали двое кентавров и мои лошади, которых держал под уздцы какой-то паренек, сразу показавшийся знакомым. Он ухмыльнулся, и я тут же вспомнил.

– Радуйся, Брахос, Лягушонок из-под жертвенного ножа!

Он шмыгнул носом, довольный, что его узнали.

– Радуйся, дядя Клеотер! А здорово шарахнуло!

– Что шарахнуло? – не понял я.

– Молния Дия! Что же еще? – он цокнул языком. – Расскажу – не поверят!

– Поверят! – я бросил взгляд на почерневшую поляну и вскочил на коня, поправляя поводья. Кентавры были уже в седле. Я кивнул, и мы поскакали прочь по узкой тропинке, ведущей в далекую Микасу.

Все оказалось проще, чем я думал. Не понадобилась даже табличка с печатью Ктимены. Редкие путники молча шарахались в стороны только завидев кентавров. Я представил, как выгляжу со стороны – ванакт, возвращающийся в свою столицу в сопровождении суровых иппоандросов. Впрочем, мы ехали ночью, на голове у меня был шлем, и никто, скорее всего, так и не узнал Клеотера Микенского. Можно было ехать и днем, но я понимал – береженого и Адад бережет, а посему предпочел выждать в густом лесу и лишь вечером отправиться дальше.

Около полуночи мы увидели вдали еле заметные огоньки – факелы на стенах спящей столицы.

Я распрощался с кентаврами и в город поехал уже один. Бронзовые ворота с хеттийскими львицами были, конечно, заперты, но я не собирался искушать судьбу. Можно было зайти через потайную калитку, но стражники, изнывающие от ночной скуки, наверняка проявили бы излишнее любопытство. Поэтому я оставил лошадей неподалеку от дороги, а сам неторопливо прошелся вдоль серого скопища валунов, которое здесь считалось стеной. Если посланец Теи добрался вовремя...

Он добрался вовремя. В условленном месте со стены свисала надежная веревка с узлами. Я подтянулся и полез наверх, шепотом поминая всех богов Баб-Или по очереди – за эти месяцы я успел потерять прежнюю сноровку. Подъем стоил мне двух изрядных водянок и нескольких мгновений страха, когда стена, на которую я опирался, ушла из-под ног.

Оказавшись наверху, я поспешил отвязать веревку и спустился в темный пустой переулок. Микаса встречала меня тишиной и ночным холодом.

Почти сразу же мне встретилась стража – четверо здоровенных лбов при полном параде. Я сунул под нос бородатому комавенту табличку с печатью, велев провести меня в храм Поседайона. Теперь я был спокоен – первая часть задуманного выполнена.

Храмовая стража тоже не узнала ванакта. Я прошел знакомыми коридорами и спустился в подземелье, где когда-то богоравный Арейфоой беседовал с царским мушкенумом Нургал-Сином. Но теперь меня ждал не он, а всего лишь Пеней – бледная тень покойного интригана. Суетящийся старик, растерянный, с испуганными глазами. Кажется, его только что разбудили.

– Что... что хочет от меня ванактисса?

Он не смотрел в лицо, все еще принимая меня за посланца Ктимены.

Я огляделся – да, именно здесь мы разговаривали с Арейфооем. Идол все так же усмехался, тараща пустые глаза, горел огонь в небольшом трехногом жертвеннике. Именно тут бывшему царскому мушкенуму повелели стать мертвецом...

– Радуйся, богоравный Пеней, – вздохнул я, усаживаясь в знакомое кресло. – Извини, что потревожил тебя среди ночи.

– Ванакт... – его голос дрогнул, но усталое лицо осталось прежним. – Зачем ты здесь?

Я хотел выдать цветистую фразу по поводу своих чувств к Поседайону-Землевержцу, но понял – ни к чему. Пеней не глуп и все понимает не хуже меня.

– Я тут один, жрец. Пока – один. Через несколько дней сюда подойдут мои шардана.

– Знаю, – кивнул он. – Твои люди взяли Тиринф.

Я не удержался, чтобы не хмыкнуть. Калиб, дядюшка рыжей колдуньи, сдержал слово. Интересно, как это ему удалось? Если его посланец не опоздал, то моя женушка уже в пути...

– Будет война, жрец. Я возьму город.

Он вновь кивнул, все понимая. Если шардана выломают Львиные ворота, никто – даже я – не удержит их. Как говорят в Ассуре, полетят клочья по закоулкам...

– Что я могу сделать, ванакт? – наконец поинтересовался он.

– Когда мое войско подойдет к Микенам, ты и твои жрецы прикажете открыть ворота...

– Меня не послушают.

Я вздохнул – старика как-то слишком быстро запугали. Арейфоой на его месте вел бы себя иначе.

– Послушают, жрец! Если не будет приказа из дворца.

– Если не будет приказа из дворца, – повторил он. – Если Мантос и твоя сестра сами не поднимутся на стены...

– Да. Тогда тебя послушают. Дельфийское пророчество уже известно?

Впервые он улыбнулся, впрочем, тоже невесело.

– Да, ванакт. Его пытались скрыть, но кто-то постарался рассказать о нем всем, кто хотел слушать. По-моему, тут не обошлось без Эрифа...

Я задумался. Похоже, толстый весельчак начал выздоравливать. Но рисковать не хотелось.

– Он, кажется, болеет, богоравный Пеней? Не будем его тревожить.

Жрец вновь усмехнулся.

– Ктимена обещала очень многое – и ему, и мне. Я ответил честно – Поседайон молчит. Эриф, – он покачал головой, – Эриф обещал дать ответ через месяц.

Вспомнились слова Дейотары. Выходит, царица не зря говорила об этом сроке! Что ж, Эриф поступил мудро – если за месяц я не верну себе престол, значит, великий Дий и вправду отвернулся от Клеотера Микенского!

– Боги за тебя, ванакт, – вздохнул Пеней. – Но твоя сестра не боится богов. Она не боится ничего – даже того, что Микены превратятся в кучу пепла.

– Пожалуй, – согласился я. – Но я все же попытаюсь...

– Если она сама возглавит оборону... – жрец покачал головой.

– Я поговорю с ней.

– Ты?! – поразился Пеней.

– Да, – я встал. – И немедленно.

К темной громаде дворца меня проводила храмовая стража. Мантос позаботился об охране, но потайная дверь в стене, выходящей в старый сад, не была известна даже ему. Это был секрет Дейотары, которым она поделилась со мной совсем недавно. Механизм оказался старым, изношенным, и я долго ждал, пока каменная обшивка со скрежетом и скрипом отойдет в сторону.

Коридор... Я вспомнил: налево – тронный зал, мои покои – направо. Интересно, где сейчас моя сестренка?