Кэдок соскочил с табурета.

— Приветствую вас, сэр, — воскликнул он, запинаясь, по-латыни. — К-как это любезно с вашей стороны.

— Да ведь она моя дочь, — ответил Грациллоний на языке Иса. — Как там она?

— Акушерка говорит, что все нормально. — Кэдок сжал кулак. — Но до чего же медленно!

— При первых родах так часто бывает, — объяснил ему Грациллоний, а в душе надеялся, что говорит правду. — Ничего, она здоровая девушка.

— Я молился, давал зарок всем святым, — сказал Химил-ко и добавил, набравшись храбрости: — Если бы и вы помолились…

Грациллоний пожал плечами:

— Да разве святые станут слушать постороннего? Наоборот, могут рассердиться.

Кэдок вздрогнул.

— Не трусь, — посоветовал Грациллоний. — Не ты первый, — он чуть улыбнулся. — Мне ли не знать.

Под взглядом зятя он осознал собственную оплошность.

— Послушай, — сказал он торопливо, — что толку думать о том, чему ты помочь не можешь? Я пришел бы раньше, но народ меня окружил. Цеплялись за рукава, плакали, вопили… Я чувствовал себя медведем, окруженным сворой собак.

Кэдок облизал сухие губы:

— Т-так, выходит, они были разгневаны?

— Но не на меня. Я неправильно выразился. Я имел в виду, что они… льнули ко мне.

В ушах Грациллония снова ревел голос Маэлоха: «Какой бы там ни был Бог, ты всегда останешься королем Иса». А Тера обнимала его своими полными руками и быстро, страстно целовала в губы. Он тяжко вздохнул.

— Как мне заставить их проявлять осторожность? Мы вступили на чужую дорогу.

— Римскую дорогу, — задумчиво сказал Кэдок. — Понимаю. Они должны научиться ходить по ней, а научить их этому должны вы.

— Смогу ли? — Грациллоний зашагал взад и вперед, сцепив за спиной руки. Под ногами шелестел камыш. — Боюсь, Рим заставит меня делать то, что подорвет их веру в меня. Бакка, кажется, удивился тому, что люди мне доверяют, и он, во что бы то ни стало, хочет это доверие разрушить.

— У вас есть опыт, сэр… в умении добиваться компромисса, ведь вы — к-король Иса.

— Бывший король. К тому же в Исе все было по-другому. Мы обладали суверенитетом, и я, и мои королевы. С Римом, разумеется, надо считаться. Перед империей у меня сыновний долг. Но все же в Исе мы были свободны. А здесь нас хотят подчинить.

— Они поступают так, как им велит начальство. Я не прав?

Грациллоний хохотнул:

— С повадками их я знаком. Во всяком случае, бунта мы не допустим.

— Что я должен теперь делать? — спросил Кэдок.

Грациллоний остановился перед ним. Из сумятицы мыслей сформировалось решение.

— Что ж, продолжай свою разведку вместе с надежными рейнджерами. Ничего незаконного в этом нет. А в Туре знать об этом совсем не обязательно.

Кэдок открыл и закрыл рот, а потом, собравшись с духом, спросил:

— Значит, вы п-по-прежнему хотите плести защитную сеть? Но ведь этого больше делать нельзя! Придется обращаться к бывшим нарушителям закона, а вы… мы теперь обязаны привлекать их к ответственности.

— Плана у меня пока нет, — отрезал Грациллоний. — Все может кончиться ничем. Но я же тебе сказал: нам никто не запрещает исследовать необжитые земли. Кроме того, указания начать погоню за беглецами пока нет, да и сомневаюсь в том, что такой приказ скоро поступит. — Из глубины памяти вынырнуло воспоминание из армейской молодости. Он ухватился за него, как человек за бортом хватается за брошенную ему веревку. — А если они станут заставлять, приказ этот я исполнять не смогу. Вот вернется Руфиний, и через него я поговорю с бывшими багаудами. А до тех пор делать ничего не буду. Согласен?

Кэдок начертал в воздухе крест:

— Вы страшно рискуете, сэр.

— Слепое подчинение закончится еще хуже. Подумай сам. Ты знаешь, что начало происходить на нашем побережье. Хотя нет, похоже, ты пока не видел. Если не будем готовиться, в один прекрасный день варвары пожалуют и на наши реки. Что будет тогда с твоей женой и детьми, с твоей драгоценной церковью? Так что же, ты со мной?

— Я не боюсь.

Грациллоний услышал в его голосе обиду и признал ее справедливой. В течение многих месяцев Кэдок скитался в лесах, зачастую в полном одиночестве, а места эти прозвали Волчьей страной.

— Н-но ведь нужно соблюдать осторожность, сэр, — сказал молодой человек. — Д-должно быть, на то воля Божья. Ведь это Он поставил над нами этих людей…

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошла акушерка. Руки ее были вымыты, а передник забрызган кровью, казавшейся черной в свете свечей. К груди она прижимала туго спеленатый сверток.

— Христос, помоги нам! — воскликнул Кэдок.

Из свертка доносился пронзительный крик. Женщина улыбнулась.

— Это ваш сын, — сказала она на языке Иса. — Хороший мальчик. И мать его здорова.

Мужчины придвинулись к ней. Красный сморщенный младенец вытащил из пеленки крошечные, похожие на морские звезды руки.

— Хвала Господу, — простонал Кэдок.

— Пойдите к ней, — сказала акушерка. — Да не бойтесь крови. Ее не больше, чем положено. Сейчас я все вымою и подготовлю свежую постель. И пусть она пока отдыхает. Отважная девочка, почти не кричала. Настоящая дочь короля Иса…

Мужчины, не слушая ее, уже вбежали в комнату роженицы.

Спальню в этих краях отделяли от главной комнаты занавеской или плетеной перегородкой. После длительных родовых мучений в тесной каморке было нечем дышать. Юлия лежала в темном углу. Лицо ее блестело от пота. Светло-рыжие волосы прилипли ко лбу, глаза полузакрыты. Кэдок склонился над ней.

— Я т-так счастлив. Закажу молебны за нас обоих. А когда ты получишь церковное благословение, устроим благодарственный пир.

Грациллоний стоял в стороне и думал, что он здесь третий лишний. Дочь, однако, отыскала его взглядом и сонно улыбнулась.

В комнату торопливо вошла акушерка.

— Прочь, прочь отсюда, — приказала она, — дайте мне позаботиться о нашей бедняжке. А вы пока полюбуйтесь на малыша. Только не трогайте его, слышите, пока я не покажу вам, как… О господин, прошу прощения.

Кэдок в большой комнате склонился над ребенком.

— Сыночек, — бормотал он. Увидев тестя, выпрямился. — Ваш внук, сэр.

— Да, так и есть, — подтвердил Грациллоний, лишь бы что-нибудь сказать.

— Я возблагодарю Господа. А вы… — сказал он и осекся.

— Нет. Мне пора. Загляну завтра. Когда будет время, подумай над тем, о чем мы с тобой говорили. Спокойной ночи.

С чувством облегчения новоиспеченный дед вышел из дома. Холодный ветер освежил его. Улицы, к счастью, были безлюдны.