Кот мурлыкнул, потерся о мое лицо. Я шикнул на него, скорчил злобную рожу. Вообще-то люблю кошек, мне нравится их чистоплотность, гордость и независимость. Но этот зверек был какой-то мерзкий. То ли воняло от него, не знаю. А может, ситуация не та, чтобы с кисками целоваться. Полосатый обиделся, развернулся и, напоследок мазнув мне по лицу хвостом, гордо удалился.

Голова гудела, словно чугунный котел. Слишком уж часто по ней били. Огляделся. Лежу в углу, на пыльном и грязном дощатом полу. Руки и ноги связаны, узлы завязаны умело, не слишком крепко, чтобы не остановить ток крови, но и не слабо, освободиться не смогу. Комнатка маленькая, тесная, потолок низкий, с деревянных балок свисают целые покрывала паутины. Мебели мало — большой грубый стол, табурет, полка на стене со стоящими на ней банками и склянками. В очаге посреди комнаты весело потрескивают поленья, желтые язычки пламени лижут сухую древесину, к отверстию в потолке взлетают яркие искры. В комнате полутьма, кроме очага источников света нет. По стенам мечутся веселые тени. Пахнет пылью и дымом.

Что же произошло? Я ошалело повертел головой. Каждое движение вызывало боль. В теле была такая слабость, что можно и не связывать. Слабый, как птенец, даже младенец прибьет как муху. Попытался освободиться, напряг руки, веревка затрещала. Подгнившая, наверное, но держит крепко.

Кот улегся у очага, на меня посмотрел с ленивым презрением и насмешкой. Мол, давай же, дергайся, все равно ничего не получится. Я оскалился, рыкнул на него. Но усатый и хвостом не дернул: знал, что в безопасности.

Я расслабился, постарался привести мысли в порядок. Так, что же получается… Лесник заманил нас в свою хижину. Хитростью, обманом. А я еще замечтался у крыльца, если бы вошел одновременно с рыцарем, нас бы не скрутили. А так отключили поодиночке. Что же дальше?

Словно в ответ на мои мысли, послышались легкие шаркающие шаги, кряхтение. Старик вошел в хижину, прислонил посох к стенке. Я слышал, как он мурлычет под нос какую-то песенку и хихикает. Весь свежий и чистый, что в мире гари и пепла смотрелось довольно дико.

— А-а-а… очнулся, милок, — расцвел он, посмотрев на меня.

Я ответил ему злым взглядом, опять завозился.

— Не старайся, соколик, — хмыкнул дед, — веревки крепкие. Сам вязал.

Лесник хохотнул, почесал бороду и уселся на табурет. В тусклом свете очага лицо выглядело зловеще, тени странно исказили доброе лицо, вместо глаз — провалы в ночь. Он вновь загнусавил песенку. Достал из-за пояса длинный охотничий нож, посмотрел лезвие на свет, поцокал языком укоризненно.

— Эх, затупился…

Достал с полки шлифовочный камень, стал водить по нему ножом. Я поморщился: звук противный, отдается болью в затылке.

— Зачем ты это сделал, старик? — прохрипел я. Дед на миг остановился, посмотрел на меня с добродушным любопытством, улыбнулся в бороду.

— Не каждый день ко мне живые захаживают, — добродушно улыбнулся он, — нельзя упускать такой шанс…

— Ты обещал нам рассказать о Ключнике, — сказал я, — пригласил в свой дом как гостей. И обманул.

Лесник пожал плечами, на меня посмотрел с жалостью, словно на пришибленного, которого природа умом обделила. Ласково погладил рукоятку ножа, мягко провел по лезвию камнем.

Вжик-хх… Вжик-хх…

— Понимаешь, парень, — сказал старик, — жизнь — сложная штука. И жестокая. Или ты сожрешь, или тебя. Вот и приходится…

Дед сокрушенно развел руками, вздохнул печально. Нож точил старательно, то и дело смотрел на свет, чтобы ни заусенца, ни царапинки, подслеповато щурился. Пальцы большие, грубые, ладони в ороговевших мозолях, можно при желании угольки из костра таскать и не обжечься.

Я разозлился. Надо же так глупо попасться! Ведь не в парк на прогулку вышли, в преисподней застряли А эта мразь еще и издевается над нами, лопухами. Я сцепил зубы и изо всех сил рванулся. Но ничего не получилось. Веревки впились в запястья, кожа порвалась, закапала кровь.

Лесник глянул на меня исподлобья, хмыкнул. Ноздри затрепетали, глаза вдруг сверкнули зеленым демоническим светом. Я замер устрашенный — что еще за чудеса?! Старик подошел ко мне, наклонился и обмакнул палец в сочащуюся из-под веревок кровь. Посмотрел на свет, полюбовался, а потом слизнул с пальца капельку. Зажмурился, удовлетворенно крякнул.

— Давно свежатины не ел, — пожаловался мне дед с кривой ухмылкой.

Я вздрогнул, страх начал наползать холодным туманом. Лесник подмигнул мне лукаво. Я вжался в стену, закусил губу. То ли показалось, то ли в самом деле… У стариков зубы, как правило, сточены, одни пеньки, а не зубы, если вообще есть. А у этого острые волчьи клыки.

Дед вернулся на место, вновь взялся за точило и нож.

Вжик-хх… Вжик-хх…

Лишь сейчас до меня дошел ужасный смысл его действий. Я съежился: был бы мышкой, убежал бы через дыры и щели в полу. Меня затрясло от страха. В голове заметались мысли, причем каждая орала благим матом — бежать! Бежать без оглядки! Пока не съели. Но как? Связан. Сейчас разделают, как барашка, повесят на вертел…

Я постарался успокоиться, глубоко вздохнул пару раз. Надо говорить, упрашивать, молить. Дипломатия — лучшее оружие.

Вжик-хх… Вжик-хх…

Звук страшный, противный. От него кровь стыла в жилах. Жить хотелось, как никогда раньше. Подумалось: стану на колени, буду ползать, лизать сапоги, пресмыкаться и завывать — только бы не убили. Жизнь — высшая ценность, а моя так вообще… Но наряду со страхом в душе вспыхнула странная жгучая злость, ударила раскаленным потоком в мозг, заставила расправить плечи, расслабиться.

— Отпусти, — тихо сказал я, сверля старика ненавидящим взглядом. — Отпусти, иначе хуже будет.

Дед округлил глаза, на меня посмотрел так изумленно, словно увидел говорящую козу. А потом расхохотался от души, захлопал в ладоши. Вытер выступившие слезы, напустил на себя важный вид.

— Шутник, ты милок, — укоризненно сказал лесник. — Ну ты сам посуди… Ты бы отказался от сочного горячего куска мяса, когда не ел очень долго? А я голоден, ох как голоден.

— Я убью тебя! — прошипел я. Про себя удивился — неужели могу так? Я же трус. Да-да, трус, что уж душой кривить. До мозга костей. Но в груди пылал пожар, меня всего корежило от ненависти. — Убью, понял!

— Я и так мертв, — хмыкнул старик. — Уже целую вечность мертв. Ты горяч, человек, в тебе кипят страсти. Это хорошо. Я выпью твою силу, это будет приятно. Вы искали Ключника? Вынужден тебя огорчить — я и есть.

Старик встал с табурета, внимательно осмотрел лезвие ножа.

— Добро заточил, — улыбнулся он. В красноватом полумраке блеснули белые острые зубы. — Ну что, Мурлыка, готов к приему пищи?

Кот вскочил со своего места, замяукал возбужденно и требовательно, завертелся на месте. Мурлыча, потерся о ноги хозяина. Из красной пасти выскочил маленький язычок, быстро облизал усы, с клыков закапала слюна.