лагере беженцев, когда она могла бы хоть немного передохнуть от своей кочевой жизни дома, в уютной квартире? Какой след оставил Андрей в ее душе, если вообще оставил? Или он просто стал для нее мимолетным приключением? Вопросы, вопросы, вопросы… Я летела домой, и не отщелканные мной кадры занимали меня больше всего, а эти вопросы без ответов.

Я долго не говорила Андрею об этой встрече. Меня останавливало его кажущееся внешнее спокойствие. Я подумала тогда, если он вернулся в свою жизненную колею, если у него все наладилось, успокоилось в душе и на сердце, зачем мне ворошить его прошлое? Чуть позже он даже обрадовал меня новостью, что Кира созрела для ребенка и что они планируют расширение семьи в скорейшем будущем.

Мне, по правде говоря, было не совсем ясно, почему надо так уж непосредственно связывать «делание ребенка» и назначения.

— А тебе не кажется, что ваша с Кирой жизнь чересчур подчинена ожиданию твоего назначения? — не удержалась я все же от комментария. — Сколько живете вместе, только и ждете то одного назначения, то другого, боитесь сделать неправильный шаг, лишь бы не сорвалось, боитесь распланировать свою жизнь не так, как полагается, и ждете, ждете. Не надоело тебе?

— Зачем ты это говоришь? Хочешь, чтобы я все бросил? И что я буду делать? Я же больше ничего не умею, кроме того, чем занимаюсь. Я же не умею жить по-другому, понимаешь?

— А ты пробовал?

— А я и не хочу пробовать. Пусть другие пробуют. А я доволен своей жизнью, своим местом в этой жизни, своей семьей. Вот ты делаешь то, что умеешь делать ты, а я делаю то, что умею я. Такие люди, как я, тоже нужны обществу. Кто-то же должен делать эту работу.

Я не стала ему тогда возражать. И потом, в его рассуждениях настолько отчетливо пробивались Кирины нотки, что спорить было просто бессмысленно.

После того нашего разговора он ушел не в лучшем настроении, и я прикусила язык. Ну чего я, действительно, мучаю его, если ничего от этого не изменится? Я хвалила себя, как гордый ребенок, за свое молчание о Кристине. Но меня сгубило полное отсутствие хитроумия в моей простой башке. Как-то Андрей приехал в Питер и решил зайти ко мне на квартиру. Я в тот период как раз активно работала над циклом фотографий об общности народов, и повсюду по комнате были разбросаны фотоснимки, сделанные в Таиланде в том числе. Думаете, хоть что-нибудь зашевелилось в моей голове, когда Андрей стал рассматривать мою рабочую коллекцию? Нисколечко. Я абсолютно спокойно удалилась на кухню варить кофе, ожидая похвалы и дельных мыслей от братца. Когда я вошла обратно в комнату, где оставила его, я решила, что ему плохо. Сердечный приступ или еще что-нибудь в этом роде. Он сидел белый как полотно, вцепившись в ручки кресла. Взгляд его застыл на одной точке. Пока я лихорадочно размышляла, то ли вызывать «скорую», то ли искать в домашней аптечке корвалол, глаза мои проследили траекторию его взгляда, и сердце упало куда-то в область желудка. Ну конечно же! Идиотка, совершенно не подумала о фотографиях Кристины! Все, объясняйся теперь до конца жизни.

— Андрей, Адрюш, ты прости меня, а? Андрюха! — Я теребила его за руку, как провинившаяся школьница. — Ну не знала я, как тебе рассказать. Я и сама была ошарашена нашей с ней встречей.

Он не шевелился. Как сидел замороженный, так и не шелохнулся.

— Андрюха, ты что, до сих пор на нее спокойно смотреть не можешь, да? Что, так больно? Ну ты выскажись, освободись от этого груза, зачем ты носишь его на сердце?

Бледность постепенно исчезала с его лица, что свидетельствовало о том, что он приходит в себя. Только бы не замкнулся.

— Ну давай, выкладывай все, как было.

Я радостно затараторила о том, как попала в лагерь беженцев и все прочее, только детали нашего разговора не стала выкладывать. Слишком уже мои сведения разнились с версией Андрея, и, не зная тому причин, я не торопилась обсуждать их.

— Она ждет ребенка, — зачем-то добавила я.

— Я заметил.

— Муж тогда находился в Москве. Она должна была к нему ближе к родам приехать. Кстати, получается, что вот-вот приедет, если уже не…

— Она тебе не обещала позвонить?

— Мне? А мне почему?

— Ну вы же теперь подружки.

— Да какие мы подружки, так, встретились случайно. Но телефон ее московский у меня есть. Дать?

— Нет, — отрезал он поспешно, слишком даже поспешно. — Меня с ней ничего не связывает. Мало ли с кем мне по работе приходится сталкиваться.

«Ага, — думала я, — ври больше».

— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — вкрадчиво протянула я.

— Что ты имеешь в виду? Что она тебе сказала?

— Ничего такого. Но я слишком хорошо знаю тебя.

— Знаешь — и прекрасно. Держи свои знания при себе.

Голос его звучал резко и даже агрессивно. Надо же, как злится. Задет, не скроешь. Что его так задело — воспоминания, то, что я скрыла от него нашу встречу, или еще что-то?

— Если позвонит, предай ей мои пожелания счастья их семье.

— Именно семье?

— Да, а почему нет? Ее муж, Глеб, очень хороший человек, и я ему желаю счастья не меньше, чем ей.

Как будто с дипломатической трибуны вещает. Когда он в таком состоянии, разговор у нас с ним заходит в тупик. Это мамины уши обычно радостно внимают его отполированным речам, но не мои. Я люблю разговаривать с сердцем.

…Когда именно Кристина появилась в Москве, я не знаю. Но услышали о ней вскоре все мы. Под «все мы» я понимаю всю нашу семью, семью Киры и всех коллег Андрея. В Москве Кристина родила не только своего сына, но и статью-бомбу. Бомба разорвалась сразу же, как только вышла в свет. Причем Кристина умудрилась пристроить ее не только в нашу «Независимую газету», но и в «Аустралиан Ньюс». То есть взрыв получился двойной. Я прочла статью с чувством зависти и восхищения. Сразу же угадывались Кристинины нотки, словно я читала не сухой текст, а слушала ее саму. Так же, как и в жизни, она с болью, эмоционально рассказывала о том, как страдает недополучивший предназначенную для него помощь народ Папуа — Новой Гвинеи, как нагревают на этом руки нечистоплотные политики, причем не только в ПНГ, но и в Австралии. Как австралийцы, давшие независимость ПНГ, до сих пор фактически не отпускают ее, используя ее земли, природные богатства, контролируя ее повсеместно, не давая истинной свободы.