Павловский парк. Мавзолей «Супругу-благодетелю». Архитектор Ж. – Ф. Тома де Томон. 1808–1809

Рассуждение К. Гиршфельда о том, каким должен быть в саду участок меланхолии, замечательно как свидетельство современника – это документ очень важный для русских садов, и в частности романтических садов Павловска и Царского Села. Однако в этом свидетельстве ничего не сказано о том, что меланхолические участки посвящались часто памяти умерших. И будет ли это участок, посвященный памяти умершего супруга, родителям, родным или любимым собакам, – все равно эти участки должны быть скрытыми, расположенными в густой чаще, внезапно открываться посетителю в самом укромном месте. Такова Новая Сильвия в Павловске или Пирамида на собачьем кладбище в Екатерининском парке.

Отмечу одну деталь, важную для понимания образа Пушкина «повесил я…». В садах полагалось не только в изобилии сажать цветы, но вешать на ветви деревьев венки и различные предметы в воспоминание сугубо личных переживаний.

Ср. у Ж. Делиля в переводе Воейкова:

В поэме Делиля «Сады» нет нереальных деталей. Поэтому висящие на деревьях венки действительно существовали, напоминая о том, что кто-то другой здесь что-то вспоминал.

Воспоминание становилось прекрасным само по себе – независимо от того, о чем оно говорило. Образ Пушкина «на темну ель повесил звонкую свирель» менее отвлеченный, чем это обычно полагают.

Чувствительность, меланхолия, память об умерших естественно порождали в романтическом парке мысли о Боге.

Я. Б. Княжнин в 1870-е гг. в «Стансах к Богу» пишет:

Чтобы представить себе романтический сад во всей красе его меланхоличности и печальных воспоминаний, следует полностью привести описание Н. М. Карамзиным Эрменонвиля, где умер и был похоронен Ж. – Ж. Руссо[391]. «Верст 30 от Парижа до Эрменонвиля: там Руссо, жертва страстей, чувствительности, пылкого воображения, злобы людей и своей подозрительности, заключил бурный день жизни тихим, ясным вечером; там последнее дело его было – благодеяние, последнее слово – хвала Природе; там в мирной сени высоких дерев, дружбою насажденных, покоится прах его… Туда спешат добрые странники видеть места, освященныя невидимым присутствием Гения, – ходить по тропинкам, на которых след Руссовой ноги изображался – дышать тем воздухом, которым некогда он дышал – и нежною слезою меланхолии оросить его гробницу.

Эрменонвиль был прежде затемняем дремучим лесом, окружен болотами, глубокими и бесплодными песками: одним словом был дикою пустынею. Но человек, богатый и деньгами и вкусом, купил его, отделал – и дикая, лесная пустыня обратилась в прелестный Английский сад, в живописные ландшафты, в Пуссеневу картину.

Древний замок остался в прежнем своем готическом виде. В нем жила некогда милая Габриэль, и Генрих IV наслаждался ея любовию: воспоминание, которое украшает его лучше самых великолепных перистилей! Маленькие домики примыкают к нему с обеих сторон; светлыя воды струятся вокруг его, образуя множество приятных островков. Здесь раскиданы лесочки; там зеленеют долины; тут гроты, шумные каскады; везде Природа в своем разнообразии – и вы читаете надпись:

Прежде всего поведу вас к двум густым деревам, которыя сплелись ветвями, и на которых рукою Жан-Жака вырезаны слова: любовь все соединяет. Руссо любил отдыхать под их сению, на дерновом канапе, им самим сделанном. Тут рассеяны знаки пастушеской жизни; на ветвях висят свирели, посохи, венки, и на диком монументе изображены имена сельских Певцов: Теокрита, Виргилия, Томсона.

На высоком пригорке видите храм – новой Философии, который своею архитектурою напоминает развалины Сибиллина храма в Тиволи. Он недостроен; материалы готовы, но предрассудки мешают совершить здание. На колоннах вырезаны имена главных Архитекторов, с означением того, что каждый из них обрабатывал по своему таланту. Например:

Внутри написано, что сей недостроенный храм посвящен Монтаню; над входом: познавай причину вещей; а на столпе: кто довершит? Многие писали ответы на колоннах. Одни думают, что несовершенный ум человеческий не может произвести ничего совершенного; другие надеются, что разум в школе веков возмужает, победит все затруднения, докончит свое дело и воцарит истину на земном шаре.

Вид, который открывается с вершины пригорка, веселит глаз и душу. Кристальныя воды, нежная зелень лугов, густая зелень лесов представляют разнообразную игру теней и света.

Унылый журчащий ручеек ведет вас, мимо диких гротов, к алтарю задумчивости. Далее, в лесу, находите мшистый камень с надписью: здесь погребены кости нещастных, убитых во времена суеверия, когда брат восставал на брата, гражданин на гражданина, за несогласное мнение о Религии. – На дверях маленькой хижины, которая должна быть жилищем отшельника, видите надпись:

Перейдите через большую дорогу, и невольный ужас овладеет вашим сердцем: мрачныя сосны, печальные кедры, дикие скалы, глубокий песок являют вам картину Сибирской пустыни. Но вы скоро примиритесь с нею… На хижине, покрытой сосновыми ветвями, написано: Царю хорошо в своем дворце, а леснику в своем шалаше; всякой у себя господин; а на древнем, густом вязе:

Следственно и в дикой пустыне можно быть щастливым! – Во внутренности каменного утеса найдете грот Жан-Жака Руссо, с надписью: Жан-Жак бессмертен. Тут, между многими девизами и титулом всех его сочинений, вырезано прекрасное изречение Женевского Гражданина: тот единственно может быть свободен, кому для исполнения воли своей не надобно представлять к своим рукам чужих. – Идите далее, и дикость вокруг вас мало-помалу исчезает; зеленая мурава, скалы, покрытыя можжевельником, шумящие водопады напоминают вам Швейцарию, Мельери и Кларан; вы ищете глазами Юлиина имени и видите его – на камнях и деревах.