- Как можно?

- Ну, ладно, пойдем в дом, поговорим…

Через несколько дней под покровом вечерних сумерек Файн и его проводник, оба на лыжах, равномерно распределив снаряжение, двинулись в путь, взяв курс на Черный поток, лежащий по ту сторону прикордонного хребта, на советской земле. К ночи они вышли к водоразделу. До границы оставалось несколько сот метров.

- Хватит! - объявил проводник. - Привал!

Отдохнув, «Глухарь» достал из рюкзака четыре хорошо выделанные медвежьи лапы.

- Прошу, залезайте!

Файн натянул на руки и ноги медвежьи лапы.

- Так смотрите же! - напутствовал своего шефа «Глухарь», прикрепляя к его спине ремни рюкзака. - Соблюдайте все медвежьи повадки. Все!

- Не беспокойся, Михай. С этой минуты я уже не человек, а медведь. - Файн сдержанно усмехнулся.

Он сунул проводнику руку, упрятанную в медвежью лапу, попрощался и двинулся к границе, к Черному потоку.

Зверолов провожал Файна глазами, пока тот не скрылся в пограничном мелколесье.

Тяжелым, полным неожиданностей оказался апрель для горного Закарпатья. В первую неделю месяца на равнинных берегах Тиссы светило яркое и теплое солнце, цвела сирень. Всю вторую неделю было пасмурно и мокро: небо затянулось тучами, дождило с утра до вечера. Потом дождь перешел в мокрый снег. Ближайшие к реке горы, уже по-весеннему зеленеющие, натянули на свои вершины зимние белые шапки. Ночные и утренние заморозки опалили ледяным дыханием цветущие сады, расположенные слишком высоко, на горных склонах.

Весна остановилась на полдороге. Почернели, посыпались на неуютную землю лепестки цветущей сирени. Увязли в грязи на недопаханном поле тракторы. Умолкли весенние птицы, прилетевшие из жарких стран. Люди, сбросившие с себя теплую одежду, снова облачились в пальто и дождевики. Садовники жгли по ночам многодымные костры, окутывающие деревья теплым, долго не тающим туманом. Неожиданно вернувшаяся зима прогнала с Полонин ранних пастухов-разведчиков и их небольшие отары, проникшие на высокогорные луга в обманчиво теплые дни.

В третью неделю апреля на равнине прекратились дожди, заметно спал холод, часто показывалось солнце. Но там, в горах, на Верховине, особенно у истоков Белой Тиссы, все еще было снежно и по ночам хорошо подмораживало.

В эти последние апрельские дни начальник пятой погранзаставы капитан Шапошников получил из штаба комендатуры приказание временно, на несколько дней, откомандировать инструктора службы собак старшину Смолярчука и его Витязя (он окончательно поправился после ранения) в распоряжение капитана Коршунова, начальника высокогорной заставы, расположенной в ущелье Черный поток, у подножия самых высоких гор Закарпатья, над верховьем Белой Тиссы.

Смолярчук с радостью отправился в дальние горы. Он любил весеннюю Верховину, неохотно сбрасывающую с себя зимнюю снежную шубу и упорно сопротивляющуюся весне. Через час после получения приказа Смолярчук надел полушубок, шапку-ушанку, положил в вещевой мешок белье и рукавицы на собачьем меху, надел на Витязя намордник, пристегнул к ошейнику поводок и отправился по назначению. К вечеру попутная машина доставила его к капитану Коршунову.

Смолярчук всегда охотно бывал на этой высокогорной заставе, самой дальней и самой, пожалуй, глухой на всем течении Тиссы. Ему, сибиряку, алтайцу, нравился этот нетронутый, дикий уголок карпатской земли: своей строгой красотой он напоминал родные места.

Чернопотокская застава расположена на высоте более тысячи метров, в узкой горной расщелине, на самом берегу стремительной речушки, несущей свои воды по неглубокой промоине, поверх каменных отшлифованных глыб. В ущелье было так тесно, что все строения заставы - казарма, дом, где жили офицеры, баня, конюшня, вещевой и продуктовый склад, собачий питомник - вытянулись в одну линию. Своей фасадной стороной они обращены к неумолчному, день и ночь журчащему потоку, а тыловой - врезаны в крутой, почти отвесный склон горы, поросший могучими пихтами и елями. Поднимаясь одна над другой, смыкаясь мохнатыми ветвями, вековые деревья непроглядной грозной кручей нависали над ущельем. Солнце заглядывало в Черный поток только в разгар лета и то на короткое время.

В хорошую погоду узкая, кривая полоска неба, ночью звездная, а днем нестерпимо голубая, приманчиво сияла над заставой. В ненастные осенние дни в ущелье сползал с гор тяжелый туман, от которого набухали влагой шинели-солдат, мокрыми становились их волосы, лица и оружие. Весной здесь не было в течение суток часа, чтобы не срывались дождь или ледяная крупа, но зато сюда никогда ни зимой, ни летом не залетал ветер, так свирепо бесчинствующий на Полонинах.

Капитан Коршунов, коренастый, смуглолицый и с таким размахом плеч, будто на них была накинута кавказская бурка, радушно, как дорогого гостя, встретил Смолярчука. Впрочем, он ко всем пограничным следопытам относился любовно. Он когда-то, в пограничной молодости, был инструктором службы собак.

- Ну, вот и еще раз мы встретились, товарищ старшина! - проговорил он, крепко пожимая Смолярчуку руку после того, как тот доложил о своем прибытии. - Вы, конечно, уже поняли, зачем мы затребовали вас и вашего Витязя? Наша розыскная собака выбыла из строя по болезни, а обстановка у нас тревожная.

- Когда прикажете идти в наряд? - спросил Смолярчук и посмотрел на часы.

- Пойдете на рассвете. Не забыли еще наш участок?

- Что вы, товарищ капитан! Кого прикажете взять в напарники?

- Есть у нас молодой, толковый солдат Тюльпанов. Только сегодня прибыл на заставу из учебного подразделения. Просится в следопыты, к собакам. Потренируйте его хотя бы для затравки. Ну, вот и все. Ужинайте, выбирайте свободную койку и отдыхайте до ранней зари, до пять ноль-ноль.

Устроив и накормив Витязя, Смолярчук отправился ужинать. В бревенчатой столовой никого не было: солдатский ужин закончился, и уже была произведена уборка: полы вымыты, оконные стекла протерты зубным порошком и газетной бумагой, клеенки на столах отмыты с мылом до глянца.

- Эй, есть здесь кто-нибудь? - уныло, в предчувствии того, что придется лечь спать голодным, окликнул Смолярчук.

Высокий, плечистый, стройный солдат в белом халате, стриженый, лобастый, большеглазый, с румянцем на щеках, показался в дверях кухни.

- Здравия желаю, товарищ старшина! - четко, с удовольствием, сочным юношеским баском проговорил он и улыбнулся.

Смолярчук с интересом посмотрел на незнакомого пограничника.

- Здравствуйте, - с той безобидной величавостью, какую так любят старшины продемонстрировать перед молодыми солдатами, откликнулся он.

То, что перед ним был новичок, зеленый пограничник, Смолярчук определил сразу же, с первого взгляда: свежие, еще не разносившиеся кирзовые сапоги, невыцветшая, не просоленная потом гимнастерка, неумело надетый, незастегнутый халат и еще не военное, штатское выражение лица. За три года службы Смолярчук безошибочно и легко научился читать на лицах те неизгладимые, не каждому заметные следы, которые высекает суровая солдатская пограничная жизнь.