Двигались в щадящем режиме. Гришко берег потрепанную машину и нервы людей. А еще он снова хотел поговорить. Причем разговор намечался не из простых.

Полковник смотрел на Стаса. Хмурый такой, озадаченный, настороженный взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Впрочем, Стас валился с ног от усталости, и ему уже было на все наплевать.

— Мне нужно отдохнуть, — сказал он.

— Отдохнешь, — согласился полковник. — Только сначала я хочу выяснить раз и навсегда, кто ты и что ты.

Стас улыбнулся. Браво, полковник! Попытка отчаянная, заслуживающая уважения, но, увы, совершенно бессмысленная и, мягко говоря, немного запоздалая.

Гришко терпеливо ждал ответа. А какой может быть ответ на такой вопрос?

— Меня зовут Стас, — пожал плечами Стас.

— Не ерничай.

— А большего я не смогу сказать при всем желании.

Гришко недовольно поджал губы:

— Сегодня погиб Додик.

— Разве в этом виноват я? — спросил Стас.

«Разве только я в этом виноват?» — наверное, так было бы правильно.

Его словно не слушали.

— Это многое изменило, — продолжал Гришко. — И может изменить еще больше. В том числе и отношение к тебе.

Пауза. Пристальный взгляд. Странные какие-то намеки. Что мешает говорить прямо, начистоту? Стас решил сделать это первым.

— А почему Додик погиб? — Стас почувствовал, что теряет контроль над собой и своими словами. Это было небезопасно, но это его уже не беспокоило. Просто надоело бояться и беспокоиться. Просто на это не оставалось сил. — Кто не захотел возвращаться в лабиринт, когда еще можно было вернуться?

«И кто не мог убедить вернуться?» — не преминул вставить подленький внутренний голосишко.

Стас поморщился. Гришко тоже. Ну да, неприятные слова, неприятные мысли…

— Нам надо было просто вернуться, — вздохнул Стас.

Для тебя так надо было, полковник, и для меня тоже.

— Возможно, если бы мы вернулись, то блуждали бы по лабиринту до сих пор, — с трудом сдерживаясь, произнес полковник. — А может, уже сдохли бы там все.

Что это? Нежелание признавать свою вину? Тупое упрямство и стремление убедить себя и окружающих в том, что он, полковник Гришко, прав всегда и во всем? Или…

Или — кто знает? — может, действительно, они сдохли бы там все. Все-таки подземный лабиринт, сплетенный из корней мирового древа, нельзя назвать безопасным местом. Даже если по нему ведет Колдун.

С минуту они молча смотрели друг на друга. Стас видел, как Гришко борется с гневом. Пальцы полковника поглаживали кобуру. Кобура, кстати, опять расстегнута.

— Ладно, — наконец, выдохнул Гришко. — То, что мы потеряли Додика, — плохо, но это не самое главное.

«Даже так? — Стас с интересом посмотрел на собеседника. — Что же тогда для тебя, полковник, главное?»

— Пока реактор работает без сбоев, его можем контролировать я и Михеич. Даже я один справлюсь. Но вот люди…

Ах да, людей ведь тоже надо контролировать. Вот что хочет сказать Гришко.

— Люди взволнованы, напуганы и подавлены.

А разве могло быть иначе?

— Но и это тоже не главное.

Так-так-так… Стас внимательно слушал дальше.

— Сегодня ты вел «крота», а я выполнял твои указания, как какой-то мальчишка, просто потому что у меня не было выбора, — теперь слова давались Гришко с трудом. — Я никак не мог повлиять на ситуацию.

«Вообще-то, повлиял. И именно поэтому Додик погиб», — мысленно поправил Стас. Но только мысленно. Впрочем, Гришко угадал, о чем он думает. Наверное, сейчас направление его мыслей угадать легко.

— Я попытался повлиять, но… — Тяжелый вздох, скорбное покачивание головой. — В общем, получилось плохо. Жаль Додика.

И все же не похоже на искреннее и глубокое чувство вины. Скорее — на досаду.

— Додик был… — Полковник задумался. Видимо, подбирал подходящее определение. — Толковый он был. Полезный.

И все? И всего-то? Старый соратник и верный помощник, ушедший в мир иной в том числе и из-за упрямства Гришко, удостоился от командира лишь этих слов. Не скупо ли? Не маловато? Стас, который почти не знал атомщика, и то мог бы сказать о нем больше.

Но, видимо, разговор сейчас действительно шел не о покойнике.

— Знаешь, Стас, я тут думал… В общем, у меня такое ощущение, будто смертью Додика мне дают понять, что на «кроте» главным становлюсь не я, — продолжал откровенничать Гришко. Или полковник так вызывал на откровенность Стаса? — Как считаешь, такое возможно?

«Что именно? Что главным становишься не ты или что тебе дают об этом понять?»

Стас молчал.

— Не знаю, кто мутит воду, — твой Колдун или вся его подземная кодла. Не знаю, может быть, ты замешан в этом тоже…

Стас молчал.

— Короче! — раздраженно мотнул головой Гришко. — Сегодня вышло так, что я… что все мы полностью зависели от тебя.

«Не в первый раз, между прочим, — подумал Стас. — И не в последний». Но, наверное, прогулка в корнях мирового древа и гибель Додика оказались двумя последними каплями, переполнившими чашу. Ага, каплями… Водопадиками такими.

— И это меня тревожит, — признался полковник.

«Это или утрата власти? Пусть временная, пусть вынужденная, но все же утрата. А?»

Гришко играл желваками и гладил пальцами рукоять торчащего из кобуры пистолета. Что ж, дискомфорт, возникающий у командира, теряющего управление, понять можно. Только трудно понять, что потеря человека отходит при этом на второй план. О погибшем Додике полковник уже не вспоминал.

— Я не знаю, куда и зачем ты заведешь нас в следующий раз, Стас, — вновь заговорил Гришко. — Я не знаю, насколько тебе можно верить. Я не знаю, как тебя контролировать. И я не знаю, что на уме у тебя и твоего Колдуна.

Стас вздохнул. Обычное дело: шатающийся трон превращается в шило в заднице, заставляя ерзать, волноваться и дергаться.

— Но я должен держать все под контролем. Все и всех. Иначе какой из меня командир? А нам сейчас, как никогда, нужно единовластие.

— Я не стремлюсь в вожаки, — устало сказал Стас, — но тебе придется доверять мне, полковник, — кажется, впервые за все время общения Стас обратился к Гришко вот так, запросто, на «ты». И, судя по скривившейся физиономии собеседника, полковник уловил перемену. — И тебе придется с этим мириться.

«И делиться властью над „кротом“ придется тоже».

— Тебе придется, — повторил Стас. — Иначе можешь сразу закопаться поглубже. Или подняться на поверхность и открыть люк там. Что, в принципе, одно и то же.

Гришко молчал две секунды. Три. Четыре… Потом сказал: