Он молчал. Молчал, истребляя принесённую коротышками снедь, не чувствуя даже вкуса; молчал и смотрел на огонь. Полная внутренняя тишина. Пусть этот мир сам скажет, что он хочет от случайного гостя.

— Так и будешь здесь сидеть? — осведомилась Аэ. Огр, на чьей спине удобно устроилась девушка, алчно дёргал мясистым носом, улавливая запахи пищи, сопел и фыркал, но хозяйка не обращала на это ровным счётом никакого внимания.

— По крайней мере пока не рассветёт, — пожал плечами юноша.

— А потом? — настаивала Аэ. — Что потом?

Так, потихоньку начинают раскрывать свой интерес. Ясно, что зачем-то он очень нужен Умникам; и они готовы буквально на всё, лишь бы заполучить его, Твердислава. Зачем?

— Скажи, что вам от меня надо. Без этого — никаких разговоров. — Он поднялся, кланяясь невидимым хозяевам и благодаря за угощение.

— Что нам от тебя надо? Да ровным счётом ничего, — пожала плечами Аэ.

— Так не бывает, прости. — Спрятав меч, Твердислав шагнул прочь от костра, в темноту. — Тебе — и тем, кто послал тебя, — очень нужно, чтобы я что-то сделал — или не сделал, не важно. И ради этого вы ведёте со мной разговоры, делаете какие-то намёки… Надоело! — он рубанул ладонью. — Говори прямо, что вы хотите. Нет — я пойду. Мне ещё возвращаться далеко.

Аэ закусила губу. Опустила голову, словно стыдясь. Водя пальчиком по краю железного наплечника своего огра, тихонько проговорила:

— А если я скажу, что ты никому из наших не нужен? Что ты нужен только мне, потому что мне приятно с тобой видеться и говорить? Ты поверишь в это?

Гибко соскользнула со спины Кхарга, оказалась рядом, положила пальцы на локоть. Заглянула в глаза — зовуще, маняще…

Ох, дурман её тела! Изгиб мягких губ: влажное мерцание зрачков; касание пушистых волос… Мутная волна желания поднималась в чреслах, разливаясь по обмякшему телу.

“Бойся женской магии, бойся её любовных чар”, — говорил рассудок. “Да пошло бы оно всё подальше! — вопила жадная, изголодавшаяся плоть. — Хочу, хочу сейчас, не упускай момент, дурак!”

Твердислав осторожно отодвинулся. Аэ вдруг закусила губу, резким движением прижалась, обхватывая за шею, — и запрокинула голову, подставляя губы и закрывая глаза…

Как он сумел устоять, не поддаться, не сдаться? Наверное, успел вспомнить, что она — из Умников, что они — враги, злейшие, смертельные, вечные; что именно для битвы с ними его послал сюда Всеотец; Твердислав вспомнил всё это — и, несмотря на кровавое колотьё в висках и в глазах, грубо оттолкнул гибкое тёплое тело, словно в объятиях его оказалась облачённая в чёрные лохмотья Ведунья.

— Ты что? — вскрикнула Аэ. Губы её задрожали, из громадных глаз выкатились первые слезы. — Почему?!

— Не хочу, — глухо пробурчал Твердислав, пятясь задом. — Не хочу… и не могу. Другая у меня есть, понятно?

— Как это мило, — розовые губки жалко и неловко скривились в неудачной попытке усмехнуться поглумливее, — встретить в наши дни такую потрясающе неколебимую верность! Чёрт возьми, теперь тебя следует соблазнить хотя бы из принципа!

Но облик её плохо вязался с надменными насмешками. Дрожь губ, набухающие слезами глаза, судорожно сцепленные пальцы, побелевшие костяшки… Подалась вперёд, непохоже, чтобы врала… Или всё это тоже игра? Тонкая и коварная — от мастеров создавать такие мороки можно ждать всего.

— Как же вас испортили! — вскрикнула Аэ; лицо ее исказилось от боли. — Испортили, испортили, так что вы теперь ни во что не верите, ни во что не можете верить, ни во что не умеете верить! Ничего не хотите, ничему не радуетесь, слепцы! Ах, да что я с тобой говорю!

Она взмахнула рукой и тут же коротко пнула беднягу Кхарга в бок.

— Вставай, лежебока!..

— А пожрать так и не дала… — огрызнулся огр, однако ослушаться не посмел.

Твердислав провожал их взглядом, пока странная пара не скрылась в темноте.

* * *

— Но что, если он не вернётся до начала заседания Совета?

Конрад вновь сидел на самом краешке кресла в кабинете его высокопревосходительства верховного координатора. На столе Исайи валялась небрежно скомканная сводка. Что в ней, Конрад знал — двое парней, прошедших кланы, погибли, участвуя в отражении попытки прорыва Умников к трассе монора, связывавшей центр со Звёздным Портом; ещё один покончил с собой, приняв смертельную дозу галлюциногенов; одна из только что прибывших девушек, едва столкнувшись с тем, что магия не действует, и оказавшись в непосредственной близости от Сенсорики, вдруг завопила “Сила! Сила!” и слепо бросилась вперёд; её расстреляли огнём в спину.

Разумеется, все эти чёрные вести немедленно становились известны и вождям оппозиции. Было, правда, и другое — из новичков пятеро мужественно восприняли бездействие своего чародейства и отважно сражались, отбивая приступы Умников. Многие девушки из кланов стали пользовать раненых, и толку от их мазей с примочками зачастую оказывалось больше, чем от экспресс-аптечек.

Но неудачи всё равно пока перевешивали. И недоброжелатели не преминут этим воспользоваться. Положа руку на сердце, Конрад не видел иного выхода, кроме военного переворота. Только так ещё можно было сохранить хоть какую-то надежду сдерживать натиск Умников и в дальнейшем. Конрад пережил не одного главнокомандующего, не одного начальника боевого участка и ротного командира, и знал — только верховный координатор Исайя Гинзбург мог свести воедино разрозненные части, превратить рыхлую толпу стариков в организованную и крепкую армию ветеранов, раз за разом бьющую зелёный молодняк. Не станет его — и те же люди, при том же оружии и тех же командирах, не выдержат первого серьёзного штурма. Почему, отчего — Конрад не задумывался. Он был тактиком, не стратегом. Стратегия оставалась уделом Исайи, и Конрад твёрдо верил в него.

Может, именно поэтому он и продержался в доверенных лицах его высокопревосходительства так долго. Конрад не был соперником. Никогда. Он мог командовать отделением, взводом, даже ротой — или боевым участком, как сейчас, — но не думал ни о чём большем.

— Твердислав вернётся, Конрад. — Исайя сидел, не поднимая глаз от какой-то странного вида маленькой книжечки в зелёной клеёнчатой обложке. — Он не может не вернуться. Слишком сильна Вера. Он не согнулся и не сломался, как остальные. Он борется. Пытается оживить магию. Пошёл к Умникам — стремясь узнать про них всё сам. И нам следует ждать его возвращения. На случай же возмущения в Совете… Мне кажется, я смогу убедить колеблющихся. Не стоит прибегать к крайним мерам — мой принцип: не совершать необратимых поступков; а то, что вы предлагаете, Конрад, как раз из их числа. Мы сделали всё от нас зависящее — так давайте же теперь перестанем волноваться и переживать. — Он устало улыбнулся. Прикрыл глаза ладонями и вдруг стал цитировать — вроде бы “Откровение Андрея Богослова”, но со странно изменёнными словами:

“И услышал я голос с неба, говорящий мне, напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе. Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их вслед идут за ними”.