Послышались ахи, особенно из рядов дамаджи’тинг, которых оскорбило принуждение женщины к нескромности перед воинами-мужчинами.

Не дав им времени на протест, Сиквах снова опустилась на колени и уткнулась лбом в пол:

– Клянусь Эверамом, это будет исполнено, шар’дама ка.

Инэвера изучила сделанный Аманвах расклад, особо всмотревшись в отметку на грани, которая указывала время и направление.

– Ты уверена, что это точно?

Аура Аманвах подернулась раздражением – бунт ребенка, стремящегося вырваться из родительской тени. Инэвере следовало подумать об этом, коль скоро она хотела видеть дочь успешной дамаджи’тинг, но и дело было слишком важное, чтобы щадить ее гордость.

– Да, матушка, – сказала Аманвах.

– Ты понимаешь, что это значит. – Инэвера потрудилась перевести вопрос в утверждение.

Ее дочь не была глупа.

– Асом не замедлит убить ребенка, когда обнаружит. Это значит, что в глазах Эверама Олив Свиток – подлинная наследница Ахмана Джардира. Это означает, что ребенок может стать возрожденным Избавителем.

То была горькая правда. Инэвера без счета ложилась с Избавителем, подарила ему четырех сыновей и трех дочерей, и никто из них не обладал подобным потенциалом. А северная шлюха покувыркалась с ним неделю и родила первого потенциального шар’дама ка за все поколение.

Инэвера покачала головой:

– Избавителями не рождаются, дочь моя, их создают.

Аманвах посмотрела искоса.

– Если так, то почему не создать целое войско Избавителей, как хотел сделать Арлен Тюк?

– Мы бы создали, если б могли, – ответила Инэвера. – Поскольку твоего отца и Арлена Тюка больше нет, этот ребенок – единственный возможный Избавитель, какого мы знаем. Не исключено, что единственный в мире.

– Его необходимо защитить, – сказала Аманвах.

– Ее, – поправила Инэвера. – Ты правильно посоветовала госпоже Свиток. Ребенок будет в большей безопасности, если все сочтут его девочкой. Чародеи Асома не увидят в этом лжи, даже если и овладели некоторым умением прорицать.

– Ее, – согласилась Аманвах.

– Чего потребовала госпожа Свиток в обмен на твое гадание? – спросила Инэвера.

Кости велели ей задать этот вопрос лично, оставшись с Аманвах наедине. Они предупредили, что ответ ей не понравится.

Действительно: аура дочери похолодела, как у карманника, пойманного с чужим кошельком. Она прикрыла глаза, выровняла дыхание и обрела центр.

– Я гадала на крови госпожи Лиши еще до рождения ребенка, – сказала Аманвах. – Я уже знала, что роды будут тяжелыми, а младенец – особенным. Возможно, тем самым, кого ты все эти годы учила меня искать.

– Ты тянешь время, – заметила Инэвера.

Аманвах набрала в грудь воздуха:

– Госпожа Свиток потребовала, чтобы я научила ее читать по алагай хора.

– Что?! – вскричала Инэвера.

Аманвах сохранила выдержку, так и не открывая глаз, дыша ровно и положа руки на бедра. Она продолжала стоять на коленях в подушках личных покоев Инэверы.

– Я понимаю, матушка, тебе есть за что ненавидеть Лишу Свиток, – проговорила Аманвах. – Не я ли бросила ей в чай смоляной лист по твоему велению?

Она подняла веки и встретилась с Инэверой взглядом:

– Но ты заблуждалась насчет ее. Она враг Най, и никто другой на моей памяти не сделал больше для подготовки мира к Шарак Ка – даже до того, как она произвела на свет ребенка. Если мы намерены победить в Первой войне, нужно вооружить ее всеми средствами.

Инэвера тяжело дышала через нос и только этим выдавала кипевший в ней гнев. Аманвах преступила черту, открыв секреты дама’тинг землепашеской ведьме и оспорив власть Дамаджах.

Но в то же время она была права. Склонившись под ветром личных чувств, Инэвера увидела в своем центре истину.

– И опять твоя правда, дочь, – промолвила она. – Я боялась, что ты слишком юна для черного платка, но теперь вижу – страх был напрасен. Ты станешь замечательной дамаджи’тинг.

В ауре Аманвах вспыхнула гордость, но она ограничилась поклоном:

– Ты оказываешь мне честь, матушка.

– Госпожа Лиша не могла научиться многому за то короткое время, что оставалось до твоего отъезда, – заметила Инэвера.

Аманвах кивнула:

– Я оставила ей соответствующие разделы Эведжах’тинг, но ей понадобится приличная наставница. Я обещала прислать в Лощину другую дама’тинг. Может быть, Джайю или Селте.

Инэвера поджала губы, затем сказала:

– Они слишком неопытны. И та и другая могут помогать, но для нашего важного дела нужно направить кого-нибудь помудрее.

– Но кому довериться? – спросила Аманвах. – Большинство дама’тинг не замедлят перерезать госпоже горло и сбежать с ребенком, величая себя новой Дамаджах.

– Риск есть, – согласилась Инэвера. – Нам придется сделать расклад. Я бы сама убила госпожу и выкрала ребенка, но ему опасно находиться во дворце, пока на троне сидит твой брат. Чем дальше останется от него Олив, тем вероятнее, что она успеет созреть, примет титул шар’дама ка и спасет Ала.

– Или уничтожит, – добавила Аманвах.

– Таково бремя Избавителя, – кивнула Инэвера.

Сиквах стояла на коленях перед Троном черепов, не имея на себе ничего, кроме бидо – простой полоски черной ткани, обмотанной вокруг груди и крест-накрест пропущенной между ног. Лицо и волосы были открыты, и на ней не осталось никаких меченых украшений, даже знаменитого колье. Рядом лежало обычное копье из дерева и стали, без меток, зато покрытое ихором, который шипел на утреннем солнце.

По всем канонам это был совершенный скандал. Инэвера наслаждалась растерянностью мужчин. Половине было не по себе, они отводили глаза. Другие откровенно пялились на воительницу. Мысли же путались у всех.

Позади Сиквах преклонили колени семь шарум’тинг с лицами, прикрытыми черными покрывалами; каждая держала по черному бархатному мешку.

– Достопочтенный шар’дама ка, – заговорила Сиквах. – Ты не уточнил, какая разновидность алагай покроет меня наибольшей славой, так что я доставила по одному на каждый Небесный столп.

Повинуясь знаку, ее воительницы открыли мешки и вытряхнули на мраморный пол головы демонов – воздушного, огненного, скального, полевого, трясинного, каменного и берегового.

Едва на них пали солнечные лучи, они занялись пламенем.

Если эта демонстрация и растравила Асома, он виду не подал:

– Встань, шарум’тинг ка.

Аманвах шагнула вперед и водрузила на голову поднявшейся Сиквах шлем, упрятанный в белый тюрбан. Затем Сиквах вручили простую черную рясу, которую она неспешно надела.