— Надо ж было так испортить хороший денек, — проворчал Джон, вытирая меч о рукав камизы мертвого парня. — И чего некоторым людям неймется?

— Денек и сейчас хорош! — Статли потрогал распухшую верхнюю губу, огромную шишку на лбу и принялся ощупывать ребра. — Отменно хорош! — заявил он, убедившись, что ребра помяты, но не сломаны.

Джон засмеялся, вложил меч в ножны, помог Статли подняться на ноги и сжал крестного в медвежьих объятьях, заставив того сдавленно охнуть. Подошедший Локсли влепил Виллу крепкий хлопок по спине, отчего Статли взвыл почти настоящим волком.

Но все равно денек был расчудесным, а всякие там шишки и синяки быстро заживут на волчьей шкуре!

— Хей, ну что я вам говорил? — бросил Вилл крестьянам из Ретфорда, которые появились на краю рощи, но не решались подойти ближе, с благоговением таращась на воскресшего Робина Гуда… на трупы бандитов… на Маленького Джона — или Рейнольда Гринлифа, кто их там разберет? — который выглядел живехоньким, как будто его кости не дотлевали в клетке у ноттингемских ворот… Может, они поторопились ожидать конца света?

— Что я вам говорил? — принимая из рук Робина Гуда свой лук, повторил Статли. — Не родился еще человек, который сможет повесить вольного стрелка!

Закинув за спину лук, прицепив к поясу ножны с кинжалом покойного нормана, Вилл помахал крестьянам и вместе с Робином и Джоном направился к Ретфорду, от которого рукой было подать до Шервудского леса.

Вилланы проводили стрелков взглядами до поворота дороги и только тогда поняли, что им досталось все барахло и даже лошади бандитов, с самого сретенья не дававших деревне житья, — шервудские аутло забрали лишь оружие и деньги.

А ведь денек и вправду был расчудесным!

Глава двадцать девятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЬВА

Как нам известно, Ричард с самого отрочества был бунтарем, однако, сделавшись монархом, против которого могут бунтоваться другие, он вдруг понял, что бунтарство — это страшный грех, и в приступе благочестивого негодования покарал всех своих главных союзников в борьбе против отца. Никакой другой поступок Ричарда не мог бы лучше разоблачить его истинную натуру и вернее предостеречь льстецов и прихлебателей, доверяющих принцам с львиными сердцами.

Чарльз Диккенс. «История Англии»

Вскоре Ричард приказал вновь короновать себя в Винчестере. Он созвал Генеральный Совет в Ноттингеме и конфисковал все владения своего брата Джона, который упорно старался продлить его плен, вступив с этой целью в союз с королем Франции. Однако Ричард скоро простил Джона со следующими благородными словами: «Хотел бы я столь же легко забывать обиды, нанесенные мне братом, сколь легко он просит прощения».

Годсмит. «История Англии»

Меня разбудило вызывающе громкое цоканье, я нехотя разлепил веки и увидел, что у меня на груди восседает крупная белка. Белка воззрилась мне в глаза и — клянусь епископом Голией! — иронически подмигнула. Потом дернула хвостом, неспешно проскакала по мне и порскнула вверх по стволу дуба.

На этой поляне птицы и звери вели себя еще нахальнее, чем в остальных местах королевского заповедника, давно уяснив, что здесь их никто не тронет. В кустах орали зарянки; две сойки, сидя на краю бочонка, вырывали друг у дружки кусок хлеба.

Услышав звуки, непохожие на птичье-беличье верещание, я чуть повернул голову и обнаружил, что вместе с пернатыми и четвероногими обитателями леса в такую рань поднялся Барсук. Вчера мы легли полночь-заполночь — и нате вам: едва рассвело, а Дикон уже бродит по поляне, затянутой утренней дымкой, и бурчит что-то себе под нос, напоминая ворчливое привидение.

Приподнявшись на локте, я некоторое время наблюдал за ним, а потом вполголоса пропел:

— Тихо вокруг,

только не спит Барсук,

уши свои он повесил на сук

и тихо танцует вокруг!

Пам-пам-пам…

Дикон взглянул на меня, задрав брови, а когда я перевел этот шедевр на английский, посмотрел на меня еще более странно.

— Что ищешь? — спросил я сквозь зевок, убедившись, что еще не забыл великий и могучий русский язык.

— Да вот, тетива куда-то запропастилась… Я вчера ее прибрал и, хоть убей, не вспомню — куда!

— Возьми мою.

— У тебя ж нет лука, Джонни!

— Третьего дня еще был. Но дрянной, сломался после второго выстрела, когда мы с Робином повстречались с нехорошими парнями возле Итона, — порывшись за пазухой, я бросил Барсуку тряпицу с завернутой в нее тетивой.

— Небось опять стукнул кого-нибудь луком по голове? — спросил Дикон, поймав сверток.

— Само собой. Но уже после того, как он сломался.

Барсук, судя по всему, мне не поверил; натягивая тетиву, он ворчал, что, хоть я и умею драться мечом, палкой и кулаками, мне надо все ж таки выучиться и стрелять, иначе когда-нибудь дело кончится бедой, тем паче если я буду, как вчера, лезть один на четверых вооруженных негодяев…

— Это была психическая атака, — перебил я брюзжание Барсука.

— Психич… — Дикон покрутил головой. — Иногда ты как ввернешь замудреное словцо, Джон, прям похуже нашего фриара, ей-богу!

— Я не хотел, чтобы Робер пустил в ход кинжал, мерзавец слишком ловко умел с ним обращаться, — объяснил я. — Н-да, стоило бы прикончить обоих братцев после того, как они порезали парнишку в Хетерсейдже, а не просто избить их и вышвырнуть из отряда… Людям было бы меньше хлопот.

— Да что ж за времена такие нынче пошли, охо-хо, — вздохнул Дикон. — Саксы-фригольдеры заодно с бывшими наемниками-норманами грабят и убивают средь бела дня! Разве такое когда бывало со времен смуты Стефана и Матильды? Ничего, скоро вернется король Ричард, уж он-то наведет здесь порядок! Ох, пожалеет тогда шериф, что стакнулся с Джоном Безземельным!

— Это мы все тогда пожалеем, что шериф принял сторону принца Джона, пожалеем ab imo pectore[48], — подал голос брат Тук.

Фриар сел, душераздирающе зевая, шуганул птиц с бочонка и с надеждой сунул в него нос. Судя по выражению лица монаха, его надежда не оправдалась.

— Чего «пекторе»? — возмутился Барсук. — Никакое не пекторе, братец! Король живо приструнит негодяев, которые бог знает что вытворяли, пока он сражался за Гроб Господень!

— То-то и оно! — покрутил головой Тук. — Негодяев, которые охотились на его оленей, негодяев, которые не