litbaza книги онлайнИсторическая прозаСелфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 122
Перейти на страницу:

Более того, всеми силами я старался удержать читателей романа от ложных аллюзий и идентификаций. Например, менестрель-шестидесятник Перелыгин, исполняющий свои стихи под виолончель, в первоначальном варианте носил фамилию Пыльношлемов, но, поскольку это сразу отсылало вдумчивого читателя к знаменитым строчкам Булата Окуджавы про «комиссаров в пыльных шлемах», я, дабы избежать недоразумений, отдал эту фамилию эпизодическому персонажу. И проблема ошибочного узнавания была исчерпана, ведь каждый знает, что сам Окуджава исполнял свои стихи под гитару, а не под виолончель, каковая хоть и стала мощным оружием демократии, но в руках совершенно иного струнных дел мастера по фамилии Ростропович. Как пошутил один безвестный эпиграмму-шечник:

Человек с душой гастролёра
И лицом Ростроповича

И хотя знаменитый музыкант бегал в августе 1991 года по Белому дому с автоматом Калашникова, а не со смычковым инструментом, в бронзе маэстро отлили именно с виолончелью, которую он держит в цепких руках. Зато бронзовый двойник Окуджавы выходит из арбатского переулка без гитары, убрав руки в карманы, напоминая вдумчивого московского интеллигента, направившегося в угловой гастроном за дополнительной чекушкой. Согласитесь, бард без гитары – это вроде футболиста без мяча или рыболова без спиннинга. Впрочем, стихи Окуджавы, не положенные на музыку, скажу по совести, не тревожат моё сердце, они похожи на маленьких лебедей, забывших обуть пуанты. Но я отвлёкся на частности.

Вернёмся к письмам читателей. Есть там и такой вопрос: имеют ли встречающиеся на страницах романа поэты-контекстуалисты отношение к реальным поэтам-концептуалистам? Странный вопрос! Достаточно сравнить приведённые мной в тексте образчики контекстуальной поэзии с образцами широко публикуемой ныне концептуальной поэзии, чтобы самим без труда на этот вопрос и ответить. Но раз уж зашла речь о стихах, могу сообщить, что первоначально все события романа должны были происходить в чисто поэтической среде, а называться он должен был так: «Мастер лирической концовки». Впрочем, когда много лет назад этот сюжет пришёл мне в голову, он тянул максимум на рассказ, работу над которым я всё откладывал и откладывал.

А возник сюжет вот как. Мы, молодые стихотворцы, после поэтического вечера обычно из большого зала Дома литераторов спускались в «пёстрый» зал на лифте. Шахту подъёмника прилепили снаружи в 1960-е к исторической стене особняка графов Олсуфьевых, поэтому зимой в кабинке был форменный холодильник. Сердечные официантки иной раз советовали перебравшим писателям: «А не покататься ли вам на лифте?» Некоторые так и поступали, чтобы вскоре вернуться к столу посвежевшими и готовыми к новым злоупотреблениям. А «пёстрым» зал называли потому, что стены были изрисованы шаржами, карикатурами, исписаны эпиграммами и экспромтами, например, такими:

Вчера на ужин, ев тушёнку,
Я вспоминал про Евтушенку

Или:

О молодые, будьте стойки
При виде ресторанной стойки!

В моём романе этот зал фигурирует под псевдонимом «исписанный», в хорошем, конечно, смысле. И вот однажды, спустившись в лифте, мы жадно взяли в буфете водку с фирменными бутербродами, уселись в углу и вдруг заметили, что, смыкая столы, придавили к стене незнакомца, молодого, но рано облысевшего гражданина. Однако он не обиделся и даже гостеприимно нам кивнул, мол, в тесноте – не в обиде. Мы тут же поделились с ним водкой, чокнулись, выпили и познакомились: звали его, скорее всего, Володя. Он был немногословен и больше слушал, чем говорил: качество в литературном мире редкое. Прошло время, мы снова встретились с Володей в «пёстром» зале и выпили уже как старые друзья. Однако чтобы освежить в памяти, откуда у нас появился новый приятель, мы стали тихо выпытывать друг у друга, кто он такой и откуда взялся. Кто-то заподозрил в нём стукача, внедрённого к нам КГБ, но такое мнение было тут же отвергнуто: посланцы «конторы» вели себя иначе: балагурили, поругивали советскую власть и норовили стать душой компании. Сексотом, кстати, оказался, как выяснилось со временем, тот наш коллега, который и заподозрил нового знакомца в связях с «комитетом глубинного бурения».

Из обрывочных воспоминаний сложилось коллективное мнение, что Володя пишет стихи, причём особенно ему удаются лирические концовки. Потом мы часто оказывались с ним за одним столом после окончания литературного вечера или обсуждения молодых поэтов, он стал своим – привычный и немногословный. Когда, выпив, мы начинали читать по кругу стихи, то приглашали и его, мол, не бойся, тут все как родные: поругаем маленько для твоей же пользы. Читай! Но он всегда отнекивался. Что ж, встречаются и скромные поэты. Редко. Однажды к нам запросто подсела литературная львица Римма Казакова, подвыпившая на приёме иностранной делегации. Она была в ту пору секретарём Союза писателей СССР и чрезвычайно влиятельной дамой. Обведя волооким взглядом собравшихся за столом и отвергнув водку, поэтесса пожелала коньячку. Володя, еле жив от роскоши общения со знаменитой шестидесятницей, метнулся к буфету.

– Юра, кто это? – спросила она меня.

– Молодой поэт… Он, Римма Фёдоровна, очень скромный парень, но мастер лирической концовки!

– Это хорошо! Без концовки нельзя! – кивнула Казакова и, махнув рюмку, попросила Володю проводить её до служебной «Волги».

В ту пору, порвав с поэтессой Инной Кашежевой (с ней она, оставив мужа, прожила в литературной гармонии несколько лет), львица, видимо, искала пути возврата к традиционным ценностям. Володя её охотно проводил и к столу не вернулся.

Однажды наши жадные до славы ряды облетела благая весть: Казакова, пользуясь связями в ЦК партии, выбила для молодых поэтов коллективный сборник, где могут напечататься все, даже те, кто близко не подпущен к издательским милостям. А ведь в ту пору опубликовать стихи, пусть и в коллективном сборнике, которые злые языки называли «братскими могилами», означало перейти в совсем иную категорию народонаселения. Ты – печатающийся поэт, и этим всё сказано. Встретив Володю в ЦДЛ, я весело приказал:

– Срочно неси стихи для сборника!

– У меня нет…

– Если нет новых, давай что-нибудь старое, проверенное. Казакова велела у тебя взять обязательно. Заслужил!

– Ребята, ну не пишу я стихов!

– На прозу перешёл, да? Ладно, тащи прозу. Выберем абзац позатейливей и разобьём «лесенкой», сойдёт за верлибр.

– Нет, ребята, я никогда ничего вообще не писал…

– Как так? Вообще!?

– Вообще.

– Минуточку… А зачем же ты с нами?…

– С вами интересно, вы забавные, да и выпить у вас всегда можно, даже если денег нет…

– А ты вообще кто?

– Я? Технолог на картонной фабрике.

Вот тогда я и подумал, что, в сущности, можно всю жизнь слыть поэтом, не написав ни строчки. И созрел замысел рассказа, даже рассказика под названием «Мастер лирической концовки». Но я всё как-то откладывал этот сюжет. Мелковат.

1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 122
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?