Со ступеней к ней тяжело кинулась пышнотелая Дэззи. Обхватила за плечи своими черными лоснящимися ручищами, припала к плечу, мокро моргая:

— Какое несчастье, мэм. Какое несчастье! Как пережить такое?

И Лика устало похлопала ее по пухлому плечу:

— Ничего, ничего, милая! Мы выберемся.

Артур сидел у кромки бассейна, сгорбившись, угрюмо глядя куда-то вниз, машинально болтая в воде загорелой ногой. Он быстро глянул на Лику исподлобья и тут же отвел глаза. Солнечный зайчик запутался в его выгоревших, почти совсем белых волосах, быстро прыгнул на переносицу, высветив бледные едва заметные веснушки. И у Лики отчего-то больно сжалось сердце. Она молча села рядом, положила на мраморный борт привезенную коробку, сбросив сандалии, тоже опустила ступни в прохладную воду.

— Что это? — Мальчишка покосился на коробку.

— Модель самолета, — объяснила Лика. — Ее… папа купил для тебя.

Артур вздрогнул и, испуганно покосившись на коробку, отодвинул ее ногой.

— Мне он не нужен, — буркнул он. — Я не смогу собрать его сам… один…

Его слова ударили прямо по оголенным нервам. Господи, бедный малыш, одинокий озлобившийся волчонок! Так рано оставшийся без мамы, а теперь потерявший еще и отца… Что только делается сейчас в этой светлой встрепанной голове, какие страшные кошмары видятся этим васильковым глазам?

И Лика, поддавшись порыву, положила руку мальчику на плечо, притянула его к себе.

— Не один! Мы соберем его вместе. Я и ты!

Показалось, или Артур слегка придвинулся к ней? Как будто напряжение, судорогой сковывающее всю его тоненькую фигурку, слегка спало. Он поболтал пяткой в воде и спросил, не поднимая глаз:

— Ты была там?

— Да… — просто кивнула Лика.

— Было очень страшно? — Он искоса поглядел на нее.

— Очень, — призналась она. — Ничего страшнее в своей жизни не видела.

Мальчик кивнул, словно такого ответа и ожидал. Лика чуть наклонилась к нему и горячо заговорила:

— Но ты не должен бояться, понимаешь? Они только того и хотят, чтобы мы боялись. Тогда они станут сильнее нас, они победят. А допускать этого нельзя. Если подумать, то кто они такие? Кучка жалких, озлобленных, мстительных людишек. И пока мы понимаем, что они жалкие, они нам не страшны. Мы сильные, и никому нас не победить.

— А папа? — Синие глаза быстро сверкнули на нее.

И Лика, сглотнув комок, продолжила:

— Папа прожил хорошую жизнь. Может быть, не очень длинную, но очень хорошую. Он был честным и мудрым, всегда старался помогать людям и ничего не боялся. И ему совершенно точно не понравилось бы, если бы мы с тобой расклеились. Он бы сказал, что это просто свинство с нашей стороны — предаваться отчаянию. Я думаю, — уверенно закончила она, — он хотел бы, чтобы мы жили дальше. И вспоминали о нем только с улыбкой.

Мальчик издал горлом какой-то странный сдавленный звук, сгорбился еще ниже и вдруг резко обернулся, кинулся к ней и охватил тонкими исцарапанными ручонками ее шею. В смятении Лика чувствовала, как сотрясается от рыданий все его худенькое легкое тело, как горячие слезы, капая ей на шею, стекают за ворот футболки.

«Вот оно, — пришло вдруг понимание. — Вот то, что даст ей силы жить дальше». Быть единственной опорой и поддержкой этого цепляющегося за нее беспомощного существа. Быть сильной и бесстрашной для кого-то. Знать, что ты не пустоцвет, не бессмысленная ошибка природы, ты нужна, чтобы не погибла хотя бы одна маленькая жизнь.

— Мама! Мамочка! — всхлипнул, прижимаясь к ней, маленький Артур.

Сердце принялось раздуваться внутри, все больше и больше, и, наконец, заполнило собой всю грудную клетку, сдавило дыхание, лишило дара речи.

— Ничего, ничего, — осипшим голосом выдохнула она, безостановочно гладя мягкие льняные кудри.

— Мамочка! — повторил мальчик, тычась мокрым лицом в ее плечо.

В Центральном парке уже поселилась осень. Ветки столетних раскидистых деревьев уже теряли свои красно-бурые, оранжевые, золотистые листья. Пышное разноцветье красок рябило, преломляясь в брызгах бьющих фонтанов. По подернутой рябью зеркальной поверхности пруда деловито плыла стайка уток. Надрывалась в листве платана звонкая птица. Вдалеке процокали копытами серые лошади, запряженные в повозку старинного образца. Здесь как будто ничего не изменилось. Все так же разбегались из-под ног извилистые аллеи, скамейки, укрытые в тени, манили присесть, отдохнуть от безумной нью-йоркской гонки, послушать тишину.

В начале аллеи появились женщина и мальчик. Она — невысокая, грациозная, в черном элегантном платье, с гладко зачесанными темными волосами. Моложавая женщина чуть за сорок, вполне привлекательная, если бы не извечная печаль, погасившая ее глаза, опустившая уголки губ, желтоватыми тенями залегшая на висках. Белокурый вихрастый мальчишка лет двенадцати совсем не походил на нее. И все же не было сомнений, что это именно мать и сын.

Они двигались рядом, молча. Женщина сжимала в руках пышный букет лилий, мальчик оглядывался по сторонам, щурился, всматривался в местность, словно бывал здесь когда-то очень давно и теперь силился воскресить воспоминания.

— Я помню это место, — объявил он наконец. — Мы с папой как-то раз запускали на этом пруду радиоуправляемую игрушечную лодку. Мне было года четыре или пять…

— Да, — кивнула женщина. — Папа очень любил этот парк…

— Мне тоже здесь нравится, — оглядевшись по сторонам, постановил мальчик.

— Ну что ж, — улыбнулась она. — Если захочешь учиться в Нью-Йорке, подыщем тебе квартиру окнами на парк.

Поравнявшись с могучим платаном, женщина сошла с аллеи, ступила на траву и привалилась спиной к шершавому стволу дерева. Сняла темные очки — блеснули в луче утреннего солнца миндалевидные зеленые глаза в сеточке мелких морщин. Запрокинув голову, взглянула на раскинувшееся над городом насыщенно-синее небо, быстро сморгнула набежавшую от яркого света слезинку.

Мальчик постоял рядом с ней, затем двинулся вниз, к пруду, остановился у кромки воды, принялся крошить зажатую в руке булку и кидать уткам куски мякиша. Женщина рассеянно смотрела, как, быстро работая лапками, сплываются к нему птицы, как, смешно наскакивая друг на друга, дерутся из-за хлеба. Несомненно, жизнь здесь кипела вовсю, продолжалась, несмотря ни на что.

Они прилетели из Москвы только сегодня утром. Тогда, пять лет назад, Лика так и не смогла справиться с собой, заставить себя и дальше жить в этом городе. Почему-то сразу после церемонии прощания с Андреем ее потянуло на родину. Словно это подвело какой-то итог, завершило очередной этап ее жизни. Здесь не осталось ничего, нужно было ехать туда, в страну, однажды исторгнувшую ее, заставившую бежать и все равно оставшуюся родиной. Тем самым домом, куда ты летишь зализывать раны, отсиживаться, набираться сил перед новым рывком. И как только соблюдены были все формальности, подписаны все документы, Лика объявила Артуру, что они летят домой.