В последнем троллейбусе я единственный пассажир Проезжая по мосту через Даугаву, чувствую легкую грусть.

Прошла неделя, идет вторая.

На сегодня Белый зал превратили в церковь.

Вздыхает орган. Поет церковный хор. Медленно движется свадебная процессия.

Мы разыгрываем драматический этюд. Время действия: средневековье.

Карил — богатый жених, Линда — невеста-бесприданница, Стагутай играет священника, Роберт — причетника. Остальные изображают родню, любопытных, старух. Хак — убогий, грязный нищий. Улдису Айвару и мне режиссер дал задание расстроить заранее намеченный ход действия.

Мы удаляемся из зала на совещание. Быстро приходим к единодушному решению: прямо в церкви совершим ограбление, потрясем кошельки старика и его богатой родни. Наспех смастерили маски, отыскали среди реквизита револьверы.

— Ты согласен взять ее в жены? — спрашивает священник у Карила.

— Да! — дрогнувшим голосом отзывается тот.

В церкви благоговейная тишина.

И тут мы врываемся в храм божий. Улдис палит в потолок. От страха у священника заплетается язык, старушки крестятся, падают в обморок.

— Всем оставаться на своих местах! — кричу я что есть мочи. — Малейшее движение, и вы поплатитесь жизнью.

— In nomine domini! — Священник бросается к Айвару с крестом в поднятой руке. Айвар стреляет в упор, священник падает на пол со стоном:

— Не оставь меня, господи!

Улдис тем временем расстилает посреди церкви большой платок.

— Кошельки и драгоценности! Живо!

Подходят благородные дамы и господа, сыплются кошельки, ожерелья, драгоценные камни.

— Идемте! — Улдис поднимает платок с добычей.

— Постой, — говорю ему.

Карил стоит рядом с невестой, бороденка его испуганно вздрагивает, он что-то бормочет о кострах святейшей инквизиции…

Линда красная от смущения.

— Ты пойдешь с нами! — Я хватаю невесту за руку.

— Аи! — вскрикивает Линда, но дает себя увести.

С грохотом отворилась тяжелая дверь. Улдис швыряет кошелек нищему Хаку. Я крепко держу за руку свою драгоценную добычу.

Вдруг Линда говорит:

— Отпусти руку!

— Как тебе угодно! — отвечаю. — Только не вздумай бежать, отныне ты моя.

— Довольно комедий! — взрывается Линда. Она возмущена, но мне не понятно чем.

Режиссер приглашает нас в Белый зал.

— В общем и целом все вели себя естественно, — говорит режиссер, особенно после того, как ворвались бандиты. Разве что Линда была чересчур податлива, не стоило так быстро поддаваться разбойнику.

— А может, они заранее обо всем условились! — выкрикивает Стагутай.

Смотрю на Линду. Сидит, отмалчивается. Тогда поднимаюсь я.

— Мы ни о чем заранее не уславливались? Просто в пещере нас ждал атаман, он любит молоденьких девочек, и я решил подарить ему Линду.

В зале смех.

Линда обжигает меня презрительным взглядом.

Я сажусь, и больше ни слова. В душе радуюсь — вот тебе за твое «довольно комедий!». Но кажется я переборщил.

В раздевалке она говорит мне:

— Будь здоров! И не вздумай меня провожать!

Рядом стоит Стагутай. Я обращаюсь к нему

— Ты слышал, Швейк, что сказала Линда? Так что сегодня пойдешь домой один!

Стагутай таращит глаза, приоткрыл рот, хочет что-то сказать. Я хлопаю Стагутая по плечу, и рот закрывается.

Бегу вдогонку за Линдой.

Провожаю ее до автобусной остановки.

Линда так и не сказала ни слова, только поднявшись в автобус, кивнула на прощание и улыбалась.

Увожу с собой ее улыбку.

Прошло четыре дня.

Вчера Линда дала мне свой служебный телефон Она работает чертежницей в КБ.

Сегодня в обеденный перерыв я позвонил ей Назначили свидание в кафе неподалеку от памятника Ленину Сажусь за столик в углу.

Официант приносит мне кофе. У него такой вид, словно его вместе с манишкой втиснули в смокинг Седая шевелюра с безукоризненным пробором смуглое лицо бесстрастно, на губах надменная усмешка будто сейчас он раскроет рот и скажет: «За этим столиком у меня сидел сам министр! Понимаете, министр!»

Появляется Линда.

— Я только на минутку! — говорит она, снимая пальто. Лисий воротник в снежинках, и, касаясь нежной розовой щеки, они тотчас тают.

— Сегодня репетиций не будет, — говорю.

— Да, — соглашается Линда.

— Мы могли бы куда-нибудь пойти, — продолжаю.

— А куда?

— Если потеплеет, побродим в сумерках по Старой Риге, а то поедем ко мне, я сыграю тебе на кларнете. Хочешь, пойдем в театр или в сквер поиграем в снежки.

— Ты живешь один?

— Почти что. У родителей отдельная комната.

— А чем ты вообще занимаешься?

— Даю уроки геометрии и тригонометрии разным лоботрясам. Осенью собираюсь поступать учиться. Не знаю, что выйдет.

Условились встретиться в шесть в том же кафе.

Я спешил на урок к одному на редкость бестолковому парню. Родителям его хочется, чтобы этот тупица получал в школе не только двойки, и потому платят мне по рублю за урок (такова ставка для домашнего учителя в Риге), и я из кожи лезу, стараясь сделать науку о синусах и тангенсах для этого оболтуса столь же доходчивой как футбольные репортажи, которые он готов смотреть и слушать с утра до вечера. У меня шестеро учеников, а это значит — дважды по шесть уроков — итого двенадцать рублей в неделю. Разумеется, я встал на учет у фининспектора. К счастью, остальные мои питомцы — три девочки и двое ребят — не так безнадежны, как этот, к которому еду сегодня.

С грехом пополам дотягиваю урок до конца.

У меня остается