— Будем надеяться, ваши поклонники окажутся более деликатными людьми, чем любители оперы, — утешил её я. — Но кстати о поклонниках. Наш нюхач сказал, что в этом доме буквально прошлой ночью побывала какая-то богатая леди. У тебя нет идей, кто это мог быть?

— Именно богатая? — удивилась Танита. — Разве это можно определить по запаху?

— Иногда, как выяснилось, можно. Несмотря на то, что леди курит дешёвый табак. Всё равно её деньги пахнут гораздо сильнее.

— Никаких богатых леди среди моих музыкантов точно нет, — подумав, сказала Танита. — И богатых джентльменов тоже. Самый богатый у нас мой Ланки, ему от прадеда в наследство досталось целых три дома в Старом Городе. В одном он живёт сам, два других сдаёт. Это означает, что ему можно не заботиться о заработке. Именно так я и представляю себе богатство! Но по столичным меркам даже он почти бедняк. А у остальных наших денег и того меньше… Слушайте, так значит получается, это всё-таки хозяева дома приходили? Они-то точно богатые! Может быть, узнали, что их предки спрятали тут клад? И пришли искать? Но вместо клада нашли мою ишку и забрали для… например, для какого-нибудь тайного колдовства!

Глаза её вдохновенно сияли, а язык явно не поспевал за стремительным полётом мысли. Ещё немного, и Танита наверняка поведала бы мне о зловещем заговоре против Короля, тайном возвращении в Ехо Лойсо Пондохвы или роковом расколе в Ордене Семилистника — ясно, что в таких делах без похищения музыкальных инструментов никак не обойтись.

Но я оказался неблагодарным слушателем. Вместо того, чтобы алчно внимать её речам, сказал скучным голосом типичного государственного чиновника:

— Ладно, этот вопрос мы сейчас проясним. Есть один приём.

Приём действительно есть. С моей точки зрения, очень простой. И знаю я его чуть ли не с первого дня жизни в Ехо. А что вспомнил только сейчас, ничего удивительного. Шурф дело говорил: все мы становимся дураками, вступая в область своей сверх-ценности. А также сверх-ответственности и сверх-страха провалить всё к чертям сверх-собачьим прежде, чем оно рухнет само.

Я ещё большой молодец, что сообразил устроить допрос наших главных свидетелей, предметов здешнего интерьера, сейчас, а не когда-нибудь послезавтра.

Но не то чтобы это мне помогло.

* * *

— Наверное я совершил выдающееся научное открытие, — сказал я.

«И в какую задницу его теперь засунуть?» — этот бестактный вопрос был отчётливо написан на лице Мелифаро. Но вслух он произнёс совсем другое:

— Ты уверен, что ничего не перепутал?

Я адресовал ему возмущённый взгляд.

— Извини. Не то чтобы я тебе не верил. Просто знаю, что это очень трудное дело — допрашивать неодушевлённые предметы.

— Тем не менее, это было практически первое, чему я научился. Безмолвной речью ещё почти не умел пользоваться, а вызнавать прошлое вещей — запросто, с первой попытки. Джуффин сперва какие-то церемонии разводил, специальные свечи жёг, чтобы облегчить мне задачу, но быстро понял, что нечего тут облегчать: я просто смотрю на предмет таким специальным взглядом и сразу всё вижу. Сам знаешь, у меня всё через задницу: практически невозможное одной левой, а элементарным вещам годами научиться не могу.

Мелифаро недоверчиво покачал головой. «Всё равно все иногда ошибаются», — было явственно написано на его лице.

— Ну я же не совсем безнадёжный придурок, — вздохнул я. — Естественно я сразу проверил, не во мне ли тут дело. Дважды. И убедился, что с навыком всё в порядке. Перчатка леди Таниты помнит в лицо каждую монетку, которую она вчера достала из таза с пожертвованиями. А обнаружившаяся у меня в кармане ложка с нежностью вспоминала своих хозяев из «Света Саллари», откуда я её зачем-то утащил.

— То есть, внезапно выяснилось, что ты — обыкновенный трактирный вор? — обрадовался Мелифаро.

— Да почему же сразу «обыкновенный»? Я уникальный трактирный вор. Можно сказать, избранный. И посвящённый в чудесное древнее искусство похищать ценности, усыпив не только бдительность их владельцев, но даже собственную. Впрочем, если ты настаиваешь, могу пойти сдаться Трикки. Пусть сажает меня в кутузку.

— В нашем с тобой положении это не наказание, а награда, — вздохнул он. — Пока незаслуженная, увы. Ладно, я тебя понял. Предметы, находившиеся на лишённой магии территории, пережили глубокое душевное потрясение и теперь не помнят ничего, кроме обступившей их тьмы.

— Только более тёмной, чем просто тьма, — сказал я. — Как будто… Как будто пока в Мире есть Очевидная магия, даже неодушевлённые вещи каким-то образом живы. А без магии погружаются в полное небытие. Нокогда она снова появляется, воскресают, как миленькие. И переживают это, как самое настоящее рождение. Столько ликования в воспоминаниях обычных предметов обстановки о том, как они вдруг снова начали быть! Я даже не то чтобы шутил, когда говорил про выдающееся научное открытие. Другое дело, что сейчас нам нужно совсем не оно.

— Джуффин нам сейчас нужен, — мрачно сказал Мелифаро. — Позарез. Не факт, что он сразу разобрался бы, зато скакал бы от радости: «Ну надо же, что творится! Как интересно!» А я уже на стенку лезть готов. И ты, готов спорить, тоже. Два беспомощных дурака.

— Да, — согласился я. — Наверное это и есть признак настоящей силы: когда начинаешь воспринимать собственную беспомощность как дополнительное развлечение. А пока она кажется великой бедой, считай, даже учиться толком не начинали. Ни магии, ни… Да вообще ничему. Меня сейчас только это и успокаивает: представляю, как шеф будет над нами смеяться, вернувшись — уже совсем скоро, самое позжее, послезавтра — и сразу становится легче. Очень рекомендую.

— Рекомендуешь — что?

— Отрастить себе внутреннего Джуффина. Или не Джуффина, просто кого-нибудь, кто будет смеяться над нами, не дожидаясь его возвращения. Прямо сейчас. Вряд ли это сложно: ты же всё-таки Страж, тебе такой весёлый двойник по умолчанию поло…

Я заткнулся на полуслове, потому что Мелифаро адресовал мне взгляд, который поначалу показался мне яростным, а на самом деле, был исполнен ликования, такого неожиданного в сложившихся обстоятельствах, что я его не сразу распознал.

— Вот интересно, почему это не происходит само собой, без напоминаний? — наконец спросил он. — Почему без чужого вмешательства не удаётся вовремя вспомнить, каков ты на самом деле?

— Да потому что мы с тобой очень крутые ребята, — усмехнулся я. — Эй, не смотри на меня так, я не издеваюсь. Совершенно серьёзно говорю. Сам не раз удивлялся, почему вечнозабываю, что способен на невероятные вещи и позволяю любой неприятности выбить меня из колеи. А на самом деле это нормально. Любой мало-мальски могущественный колдун — очень сложная конструкция. А уму нас поначалу всё равно вполне обычный человеческий. И чувствует себя, как возница, оказавшийся за рычагом двадцатиэтажного амобилера, все этажи которого при этом желают ехать в разные стороны со скоростью сто миллионов миль в час. Мы, конечно, научимся управляться с этой дурындой, не вопрос. Просто не сразу.