Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он сразу же взял командование на себя, не так ли?
— О да, — без улыбки сказала Эбигейл. — Если бы он был бизнесменом или кем-то в этом роде… но это было слишком обыденно для него. Но он знал, как сделать так, чтобы люди захотели сделать что-то, и умел разглядеть талант. Он держал жуткого старика, который говорил, что он врач, и эту пару, которая знала, как вести хозяйство, и парня по имени Алекс Грейвс, которого мой отец держал, потому что его семья была богатой. И Мазу, конечно, — сказала Эбигейл с презрением. — Он сохранил ее. Полиция не должна была позволить никому из них остаться, — яростно добавила она, после чего сделала еще один большой глоток вина. — Это как рак. Нужно вырезать все старое, иначе вернешься к тому, с чего начал. Иногда становится еще хуже.
Она уже выпила почти весь второй бокал вина.
— Мазу — дочь Малькольма Кроутера, — добавила она. — Она — его точная копия.
— Правда?
— Да. Когда я вышла, я проверила их. И я узнала, чем занимался старший брат, и подумала: “А, вот где она всему этому научилась. От своего дяди”.
— Что ты имеешь ввиду под “научилась всему”? — спросил Страйк.
— Джеральд был детским фокусником до того, как переехал жить на ферму.
В этот момент к Страйку вернулось еще одно воспоминание — о том, как более толстый из двух братьев Кроутер показывал маленьким девочкам карточные фокусы при свете камина, и в этот момент он не почувствовал ничего, кроме сочувствия к сравнению Эбигейл с раком.
— Когда ты говоришь “там она всему этому научилась”?
— Хитрости… нет, ловкости, что ли? У нее хорошо получалось, — сказала Эбигейл. — Я видела фокусников по телевизору, я знала, что она может делать, но дети считали, что она действительно может творить чудеса. Правда, они не называли это магией. Чистая духом, — сказала Эбигейл, скривив губы.
Она оглянулась через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Баз выходит из паба.
— Хорошо, — сказала она и тут же встала. — Хочешь еще пива?
— Нет, все в порядке, — сказал Страйк.
Когда Эбигейл вернулась с третьей порцией вина и снова села за стол, Страйк спросил,
— Как скоро после переезда на ферму Чепмен родилась твоя сестра?
— Она никогда не рождалась.
Страйк подумал, что она, должно быть, неправильно его поняла.
— Я говорю о том, когда Дайю…
— Она не была моей сестрой, — сказала Эбигейл. — Она уже была там, когда мы приехали. Она была Мазу и Алекса Грейвса.
— Я думал…?
— Я знаю, что ты думал. После смерти Алекса Мазу притворилась, что Дайю — моего отца.
— Почему?
— Потому что семья Алекса пыталась получить опеку над ней, после того как он покончил с собой. Мазу не хотела отдавать Дайю, поэтому она и мой папаша придумали историю, что Дайю на самом деле его. Семья Алекса обратилась в суд. Помню, Мазу была в бешенстве, когда ей пришло судебное письмо, в котором говорилось, что она должна предоставить образцы ДНК Дайю.
— Это интересно, — сказал Страйк, который теперь делал быстрые записи. — Были ли взяты образцы?
— Нет, — сказала Эбигейл, — потому что она утонула.
— Верно, — сказал Страйк, поднимая голову. — Но Алекс Грейвс считал Дайю своей?
— О, да. Он составил завещание и назвал Дайю единственным бене… бенефи… как это?
— Бенефициаром?
— Да… я же говорила, что никогда не получала образования, — пробормотала Эбигейл. — Надо бы побольше читать, наверное. Иногда я подумываю о том, чтобы попробовать поступить на курсы или что-то в этом роде.
— Никогда не поздно, — сказал Страйк. — Значит, было завещание, и Дайю должна была получить все, что оставил Грейвс?
— Да. Я слышала, как Мазу и мой отец говорили об этом.
— Много ли он мог оставить?
— Не знаю. Выглядел он как скотина, но семья у него была богатой. Они иногда приезжали к нему на ферму. Тогда ВГЦ не так строго относилась к посетителям, люди могли просто приехать на машине. Грейвсы были шикарными. У моего отца была сестра Грейвса, которая ела у него из рук. Пухленькая девочка. Мой отец всегда пытался завязать контакт с теми, у кого были деньги.
— Значит, после смерти Дайю твоя приемная мать…
— Не называй ее так, — резко сказала Эбигейл. — Я никогда не использую слово “мать” для этой сучки, даже если перед ним стоит “приемная”.
— Прости, — сказал Страйк. — Мазу, значит, унаследовала все, что осталось от Грейвса?
— Полагаю, — сказала Эбигейл, пожав плечами. — Меня отправили в центр Бирмингема вскоре после смерти Дайю. Мазу всегда боялась меня, она не позволила бы мне остаться, если ее дочь умерла. Я убежала с улицы в Бирмингеме, когда собирала деньги для церкви. На вырученные деньги я купила билет на автобус до Лондона и моей бабушки по матери. Теперь я живу в ее квартире. Она оставила ее мне, благослови ее Бог.
— Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви?
— Шестнадцать, — сказала Эбигейл.
— Ты контактировала с отцом после этого?
— Нет, — сказала Эбигейл, — и это мне как раз нравится.
— Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой?
— Нет. Я была девиантом, не так ли? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая была бы девиантом, а не главой церкви. Он, наверное, был так же рад видеть мою спину, как и я его.
Эбигейл выпила еще вина. Ее бледные щеки становились розовыми.
— Знаешь, — резко сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я его любила. Мне всегда нравилось быть типа как парень, и он возился со мной, бросал мяч и все такое. Он был не против того, что я сорванец и все такое, но после Мазу он изменился. Она чертова социопатка, — злобно сказала Эбигейл, — и она изменила его.
Страйк предпочел не отвечать на этот комментарий. Он, конечно, знал, что под сильным воздействием возможны алхимические изменения личности, особенно у тех, чей характер еще не до конца сформировался. Однако, по словам Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным плутом даже в браке с первой женой, а вторая, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу мессии.
— Он начал отчитывать меня за все, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол…