Воспитанницы пансиона получали солидное образование: обучение английскому и итальянскому языкам, овладение «изысканным употреблением французского языка», общие сведения по математике, астрономии, ботанике, физике, химии, географии, рисование, пение, игра на пианино и танцы. Самым главным предметом было искусство светской беседы, девушкам давались темы, на которые они должны были импровизировать; помимо этого прививалось умение развлечь гостей, т. е. быть полностью готовыми к ожидавшей их светской жизни. Определенное время на неделе предназначалось для занятия благотворительностью, и этот непреложный долг аристократки подлежал неукоснительному соблюдению.

В пансионе Зоэ завязала тесную дружбу с Гортензией де Богарне и Лорой Пермон, будущей женой генерала Жюно и герцогиней д'Абрантес. Конечно, положение подруг было неравноправно: Гортензия и Лора получали приглашения на грандиозные официальные мероприятия вроде бала на 500 человек, который закатил Талейран в министерстве иностранных дел 3 января 1798 года в честь прибытия Бонапарта из триумфального итальянского похода. Естественно, дочери эмигранта даже не приходилось мечтать об этом. Зато она стала постоянной гостей в поместье Мальмезон, куда Жозефина приглашала подруг Гортензии. Зоэ не отставала от них, участвуя во всех развлечениях, даже блеснув в любительской постановке трагедии Расина «Эсфирь» на библейскую тему. Напоминаем, что драматург сочинил эту пьесу специально по просьбе морганатической супруги короля Людовика ХIV мадам де Ментенон, основавшей самое престижное учебное заведение для девушек-дворянок, институт Сен-Сир.

Пока Зоэ набиралась светской мудрости в стенах пансиона, эти годы оказались отнюдь не безоблачными для нее, дочери эмигранта. Весной 1796 года мать девушки была арестована по анонимному доносу, обвинявшему ее в участии в монархическом заговоре. Младшая сестра Зоэ к тому времени также поступила в пансион мадам Кампан. Девушек взяли под опеку тетки со стороны отца. Власти нешуточно взялись за расследование дела о заговоре, было арестовано множество предполагаемых участников, в частности, врач семьи Талон, господин Дюбрёй. Вся его вина состояла в том, что он лечил несовершеннолетнего брата Зоэ. Но Дюбрёй также пользовал мадам Кампан, и эта энергичная дама со связями в высоких сферах дошла до генерала Бонапарта и добилась освобождения доктора. В тюрьме мать Зоэ тяжело заболела и после освобождения осенью 1800 года скончалась. Омер Талон тем временем прикладывал героические усилия к тому, чтобы вернуться на родину. Ему удалось получить «свидетельство амнистии по факту эмиграции» только к концу 1802 года, когда Зоэ исполнилось 17, а ее сестре — 15 лет.

Естественно, две малознакомые дочери на выданье представляли собой самую натуральную обузу для отца, совершенно отвыкшего от семейной жизни, и он попытался поскорее сбыть их с рук, снабдив хорошим приданым. Девушек это ничуть не обидело, ибо замужество после пансиона по выбору родителей было неписаным законом для дворянок. Каролина Бонапарт вышла замуж за Мюрата, Лора Пермон пошла под венец с генералом Жюно, когда ей еще не исполнилось 16 лет, Гортензия по воле отчима и мольбам матери связала свою жизнь с неуравновешенным братом Бонапарта Луи.

Для своей старшей дочери маркиз де Талон выбрал графа Ашиля де Баски дю Кайла, единственного сына графа дю Кайла. Его отец состоял первым камергером при принце де Конде, за которым последовал в эмиграцию в Кобленц и сражался против революционных вооруженных сил в армии принца, потерпевшей поражение. Мать Ашиля, урожденная Сюзанна де Жокур, была фрейлиной графини Прованской. Согласно традиции, Зоэ впервые увидела своего суженого в день подписания брачного контракта, 2 августа 1802 года. Талон прозорливо позаботился о том, чтобы она была обеспечена солидным приданым и ее муж не смог прибрать к рукам будущее наследство, причитавшееся ей после кончины отца. Приданое не было единственным достоинством Зоэ, хорошенькой брюнетки с живыми карими глазами и ладной фигуркой.

В 1802 году, невзирая на примирение с папой римским, исповедание католической религии во Франции после революционного безбожия, признававшего лишь некое Верховное существо, все еще было обречено на келейное существование. Отсюда обряд бракосочетания совершался в апартаментах отца Зоэ священником, не присягнувшим республике. Свекор новобрачной продолжал пребывать в изгнании при принце де Конде. Эмигрировавшая родня при режимах Консульства и Империи вплоть до Реставрации сильно осложняла жизнь Зоэ.

Новобрачные уехали в Монпелье, где провели медовый месяц в родовом замке. Зоэ была в отчаянии: мало того, что после Парижа и блестящего общества Мальмезона она попала в глухую провинцию, так помимо этого ее муж оказался человеком грубым, подверженным приступам гнева и быстро опостылевшим ей. Ее жизнь стала бы сплошным кошмаром, если бы не благоволение и покровительство свекрови. Молодая женщина также привязалась к этой великодушной даме, даже стала называть ее «мамой» (явление, невиданное во французских семьях) и преданно ухаживала за ней во времена ее нередких недомоганий. Свекровь, будучи женщиной очень участливой, поняла, что невестке не следует хоронить себя в этой глуши и настояла на переезд в замок своей родни Жокур, неподалеку от Парижа. Была куплена квартира в столице, и Зоэ наконец-то смогла начать светскую жизнь в лучших салонах Сен-Жерменского предместья.

В этом осином гнезде бывших эмигрантов не стеснялись на чем свет стоит костерить нынешнюю власть и в открытую строить планы реставрации Бурбонов и возвращения старых порядков. Зоэ чувствовала себя в этих гостиных, как рыба в воде, и без труда завоевывала сердца аристократов своим жизнерадостным нравом и острым язычком. Было бы ошибкой думать, что для этих обломков старого режима политика была единственным светом в окошке. Наследственная потребность в галантных похождениях не давала им ни минуты покоя, и в особняках Сен-Жерменского предместья ферлакурство цвело пышным цветом. Вокруг пикантной Зоэ, так страдающей от пренебрежения недостойного супруга, тотчас же закружил рой поклонников, и она, для приличия потянув некоторое время, вскоре предалась восторгам любви с одним из них. Тем не менее, ей удалось создать себе отличную репутацию и умудриться сохранить ее в течение всей своей жизни, невзирая на перипетии, уготованные судьбой. Молодая женщина проявляла исключительные такт и скрытность во всех своих любовных связях, включая роман с Людовиком ХVIII, стараясь не давать пищу для сплетен и злонамеренного осуждения.

Зоэ удалось, так сказать, перекинуть мостик между двумя мирами: со свекровью она вращалась в «старом высшем свете», но это совершенно не мешало ей посещать подруг по пансиону Гортензию, Лору Жюно, Фелисите Савари, участвовать в обедах, которые устраивала в Мальмезоне супруга Бонапарта. Зоэ даже предложили поступить на службу ко двору, который как раз создавали для Гортензии. Как ни велико было искушение, но молодая женщина отказалась, якобы не желая лишать недомогавшую свекровь своего общества. Похоже, какое-то внутреннее чутье подсказывало, что ей не стоит компрометировать себя слишком тесными связями с новым режимом.

Отец молодой женщины, разумеется, вернулся на родину из эмиграции отнюдь не для того, чтобы наслаждаться тихими семейными радостями в кругу вновь обретенных чад и домочадцев. Талон с головой погрузился в хорошо знакомую ему подпольную деятельность по обеспечению связи между монархистами самого высокого ранга, окопавшимися во Франции, и теми, кто пребывал в эмиграции. То ли он проявил недостаточную осторожность, то ли эффективно действовали тайные агенты, но Зоэ вскоре постиг очередной удар: 28 сентября 1803 года Омер Талон был арестован по приказу министра полиции Фуше по обвинению в участии в монархическом заговоре. Подруга Зоэ, падчерица Первого консула Гортензия, была вынуждена закрыть для нее двери своей гостиной.