– Что не приемлет мудрость, брат?

– Она не приемлет суеты и порочности…

(В памяти, правда, тут же всплыло бьющееся в оргазме тело Кэсси… Но при чем тут порочность? – спросил я себя).

– Какие мысли у тебя в рассуждении ближнего, брат?

– Чистая любовь, – ответил я так искренне, как только мог. Легкая улыбка Кэсси была мне наградой за откровенность.

Этот катехизис мы зачитывали еще минут пять. К своему стыду, я запнулся на нескольких ответах, при этом довольно простых, но подсказки Кэсси помогали мне говорить правильно.

– Веришь ли ты в силу откровения, брат?.. Имеешь ли ты сомнения в том, что есть свет, брат?.. Понимаешь ли ты тайную сущность символов, брат?.. Знаешь ли ты истинный смысл девиза «растворись и застынь», брат?

На эти вопросы мне в любом случае надлежало отвечать положительно, что я и делал, разве что иногда не так дословно, как этого требовали инструкции. Но в целом всё шло гладко. Голова у меня, правда, немного шла кругом, то ли от спертости воздуха, то ли от легкого дыма ладана, то ли еще от чего. Может быть, последовательность вопросов и ответов была составлена именно таким образом, чтобы в конце игры в вопросы и ответы все сомнения у неофита исчезли полностью, и надо сказать, именно так со мной и произошло. Не знаю уж зачем, но Виктор затем, кроме расширенного толкования символов, уже известных мне со слов Кэсси, зачитал мне краткую лекцию, до удивления странную, о планетах Солнечной системы (он заявил, что их всего семь, но спорить с мастером было невозможно), о семи же металлах и четырех стихиях. Видимо, это тоже что-то символизировало, я невольно начал припоминать все, что знал о магии и алхимии (а знал я маловато).

… Обряд заканчивался. По знаку Виктора я приблизился к столу и положил руку на книгу. На ту самую. Слово взяла Кэсси:

– Повторяй за мной, если вдруг что-то забудешь, – произнесла она: – Я, урожденный Маскаев Андрей Николаевич…

– Я, урожденный Маскаев Андрей Николаевич, – заговорил я следом, испытывая легкий ужас от всего происходящего, – клянусь, во имя великого Сердца, соединяющего Розу и Крест, быть неизменно верным и преданным подобравшему меня Обществу; всемерно способствовать его славе и процветанию; испытывать должное уважение ко всем мастерам и подмастерьям Общества без изъятия. Клянусь хранить тайны слов и знаков Общества, не изменять ему ни словом, ни пером, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения, и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, да постигнет меня жестокая кара от братьев коих я предал, и да покроется имя мое позором на веки вечные, и да будет презрение потомкам моим до седьмого колена.

Мне не нужно было суфлировать – текст клятвы я выучил назубок. После моего выступления Ричард и Дэвид стащили с меня тенниску и швырнули ее в камин, где тлели угли; («хорошо, хоть догадался надеть не самую новую!»), а Виктор вскрыл пакет с логотипом «EMS» и извлек оттуда точно такую же «власяницу», в какие были облачены члены Общества. Наверное, специально прислали из Штатов, – я вспомнил, как совсем недавно забирал эту посылку на почте. Власяницу я надевал сам. Это надо было делать тоже по инструкции, в строгой последовательности телодвижений. Не могу сказать, что ощущение кожи от контакта с грубой и колючей материей было из приятных!

…Когда это закончилось, я находился в странном состоянии отрешения от всего, что со мной произошло до этого дня, до этого часа. Словно действительно имел место некий водораздел, своего рода порог, через который я перешагнул… И тем самым отринул свою прежнюю жизнь, входя в новую – важную, нужную и прекрасную… Да, и прекрасную тоже. Изящные туфельки Кэсси на ее стройных ножках не давали мне в этом усомниться ни на минуту.

Теперь за круглым столом мы сидели впятером. И не просто так сидели. По случаю принятия в Общество нового члена, хотя и бы и на низшую ступень ученика, следовало выпить. На этот раз никакого пошлого виски не было предложено. Мы пили вино, пусть тоже купленное где-то в здешнем супермаркете, но это был испанский «Приорат», возможно, настоящий, не менее чем тысячи три за бутылку. Выпито было совсем чуть, если уж говорить начистоту, но и ладно. Тем более разговор был серьезный. И даже не столько разговор, сколько мой монолог, которому все сосредоточенно внимали. Теперь я рассказал и про то, как я украл (со взломом) планшет и некоторые бумаги из офиса евангелистов, а заодно и про роль Курача во всем этом криминале. Личность Курача, как и следовало ожидать, моих новых «братьев» мало интересовала, в отличие от найденного планшета. Виктор, будучи в компании самым главным, без разговоров взял планшет, потом ввел подсказанный мной пароль «jesus» и залез в почту Павла… Да, его называли «мастером», точно как это заведено у масонов. Заокеанские эмиссары были «подмастерьями», но при этом Кэсси все же казалась чуть более авторитетной, нежели Бэрримор и Старлинг. Видимо, у званий есть еще какая-то градация, которая, признаюсь, мне была пока что неясна.

– Попробуй вызвать Сколопендру еще раз, – сказал Виктор. Я достал телефон и выбрал в меню его телефон. Нажал вызов. О! Длинный гудок!.. И сразу же короткий – чертов хакер сбросил соединение, но не успел я по этому поводу выразить развернутое мнение, как от него пришла СМС-ка. В ней была лишь последовательность из латинских букв и цифр – вероятнее всего, искомый пароль. Смотри-ка, не обманул!

– Я сделаю, брат Виктор – бесцеремонно забрав у мастера планшет, я вписал в заготовленную еще, видимо, Павлом, учетную запись, присланную комбинацию. Нажал кнопку – ну не может этого быть! – опять что-то неладное. Программа выдала красную фишку ошибки и сообщила «несуществующий пользователь либо неверный пароль».

Солгулианцы были раздосадованы – это хорошо было заметно по их застывшим лицам и позам. Застыли, не успев раствориться, – почему-то мелькнуло в голове, и тут же было прибито вместе с прочими крамольными мыслями еще даже до того, как они сформировались. Я снова набрал номер Сколопендры, но теперь его телефон, как и днем, был выключен или недоступен, что, разумеется, означает абсолютно одно и то же для вызывающего абонента.

– Плохо, – пробормотал Бэрримор. – придется опять его искать.

Я предположил, что эта славная миссия будет опять возложена на меня, но Виктор