только в своих высоких классических образцах. Без ее присутствия в мировом пространстве не складывается то полное, универсальное представление о человеке и человечестве, которое необходимо для понимания и переживания вызовов XXI века. Столкновение с неизвестным требует не только рационального знания, но и интеллектуальной интуиции, которая сродни художественным прозрениям. Боюсь, что этого недостает прагматикам, погруженным в сиюминутные заботы.

Обмены между музеями – это не прихоть профессионалов. Это не бизнес, который приносит повседневный доход. Это прежде всего открытие важнейших смыслов, которые проявляются от соединения художественных шедевров из разных коллекций в общем пространстве или от экспонирования известных вещей в новой музейной среде. Когда МоМа собирало воедино все композиции Василия Кандинского, пригласив к сотрудничеству лучшие музеи мира, среди которых был Русский музей, когда Музей Гуггенхайма, руководимый в ту пору Томасом Кренцем, отдавал практически все свое пространство для того, чтобы в 2005 году сделать выставку с символическим названием «Россия», на которую в Нью-Йорке стояли очереди, растянувшиеся на всю Музейную милю, – это были события, важные не только художественному сообществу двух стран. Выставку в Музее Гуггенхайма открывал В.В. Путин – и на то были серьезные основания. Страна, обладающая такой культурой, при всех сложностях ее экономического развития, формирования институтов, безусловно, требует уважения, своего места среди государств – мировых лидеров. Кому-то может показаться, что эти слова звучат излишне патетически, даже лукаво, но уверен, что мои оппоненты не правы.

Как известно, обмены между государственными музеями России и музейными собраниями США были приостановлены в 2010 году, после решения судьи федерального округа Колумбия Ройса Ламберта о том, что библиотечная коллекция любавических раввинов, известная как библиотека Шнеерсона, которая никогда не покидала Россию, должна быть передана американским хасидам. Ройс Ламберт в качестве штрафа за неисполнение решения суда назначил ежедневную выплату в размере 50 тысяч долларов США. Еще одно судебное решение открывает широкие возможности ареста российского государственного имущества. Уже в 2013 году российская сторона предложила заключить специальный договор, обеспечивающий юридическую неприкосновенность российских культурных ценностей, направляемых на временное экспонирование в музеях США, но его обсуждение было заморожено в 2014 году.

Поскольку Ассоциация директоров американских художественных музеев не раз обращалась к высшим властям своей страны с просьбой найти выход из сложившейся ситуации, то дискуссия в Далласе может инициировать новый этап переговоров по достижению взаимоприемлемого соглашения. С учетом нынешней политической обстановки среди экспертов преобладают пессимистические настроения. Впрочем, как говорил Бен-Гурион, чтобы быть реалистом, нужно верить в чудеса.

Февраль 2019

«Никогда не толпился в толпе»

Мы будем отмечать 100-летие Александра Володина 10 февраля. Каждый по своей воле и на свой манер, так как, спасибо провидению, никто не проявил бюрократического рвения и не создал высокую комиссию, которая подготовила бы официальную программу празднования юбилея этого удивительного драматурга, киносценариста, поэта и прозаика.

Вовсе не хочу сталкивать его с теми замечательными писателями, в память о которых подобные комиссии создаются, – но, смею полагать, что самого Володина подобные официальные празднества не порадовали бы. Он – при всей своей поистине всенародной известности – действительно, не любил «толпиться в толпе». И при своей писательской и человеческой смелости производил впечатление почти застенчивого человека, который не стремился падать на амбразуру бескомпромиссных споров. Он прошел войну, был ранен, награжден, но окончил сценарный факультет ВГИКа в 1949 году, в разгар развернувшейся по всей советской стране борьбы с космополитизмом, которая не позволяла человеку, при рождении получившему фамилию Лифшиц и отчество Моисеевич, рассчитывать на слишком светлое будущее. Поэтому будущий Александр Володин проделал прямо противоположное радищевскому путешествие из Москвы в Петербург и оказался редактором на «Леннаучфильме», что по тем временам для таких, как он, можно было считать выигрышем по трамвайному билету. В Ленинграде он оставался до самой смерти, которая пришла к нему 17 декабря 2001 года, здесь он и похоронен на кладбище в Комарове рядом со своей женой Фридой.

Большую часть своей жизни он работал – причем вполне успешно в советское время, когда нужно было идти на множество компромиссов, чтобы выпустить спектакль и уже смонтированный фильм. Но в нем всегда жило чувство художнического сопротивления. Наверное, поэтому, вспоминая Геннадия Шпаликова, который, по зоркому слову Володина, «в жизни успел быть только молодым», он цитирует его, Шпаликова, то ли выкрик, то ли всхлип: «Не хочу быть рабом! Не могу быть рабом!»

Вряд ли кто-то лучше самого Александра Володина сможет написать о его жизни и судьбе. «Рассеянно меня топтала, / без злости, просто между делом. / Рукой махнула, перестала, / а растоптать и не успела. / Потом слегка посовестилась / и вяло оказала милость: / подкинула с небесной кручи / удачи и благополучья. / А под конец, зевнув устало, / вдруг закруглилась, как сумела, – / несчастьями не доканала, / счастливым сделать не успела». В этой сжатой поэтической скорописи – 82-летняя жизнь человека, который заставлял плакать и смеяться, выражаясь казенным языком, не одно поколение советских и постсоветских людей.

Впервые я увидел его издали в самом начале 70-х годов прошлого века в знаменитой ленинградской «Щели». Этот буфет был зажат между двумя гостиницами – «Асторией» и «Англетером», который тогда носил название «Ленинградская». Он работал с раннего утра, поэтому туда тянулись представители ленинградской творческой интеллигенции. Володин был один, сосредоточившись над стаканом, наполовину наполненным коньяком, и не собирался выходить из этого состояния. Объяснение этого публичного одиночества можно найти в «Записках нетрезвого человека»: «Не могу напиться с неприятными людьми». Уже много позже, но еще в 70-е годы, мы встретились у Бориса Зингермана, мудрейшего театрального философа, благо его квартира находилась в том же доме, что и редакция журнала «Театр», где я тогда работал, – и в этом общем искрящемся опьянении Володин открылся как изысканный собеседник.

«Фабричная девчонка», первая пьеса А. Володина, была написана в 1955 году и поставлена в 1956-м в Ставропольском драматическом театре. Но только в 1957 году, после спектакля Бориса Львова-Анохина в Центральном театре Советской Армии, Александр Володин проснулся знаменитым. Этому немало способствовала дискуссия в журнале «Театр», где спорили не только и не столько о художественных достоинствах пьесы и спектакля, сколько о социальной позиции автора, который в стране победившего коллективизма отстаивал право человека идти наперекор подавляющему большинству. Женька Шульженко, фабричная девчонка, не хотела жить «над пропастью во лжи» и отстаивала это право ценой общепринятого социалистического благополучия. В пьесе А. Володина не было ни пророческих интонаций А.И. Солженицына, ни социального пафоса В.С. Розова – природе володинских героев все это чуждо, они просто «хотят идти в ногу с