И ушел к себе, плотно притворив дверь комнаты, что в их семье означало просьбу не беспокоить. И не беспокоили.

Родные вскоре привыкли к его работе, как привык к ней он сам — вставал не раньше девяти, а возвращался самое позднее в восемь. Да и можно ли по большому счету назвать работой то, чем он занимался?

Кроме него на «точке» трудились две женщины — Зоя и Шура, — чем-то неуловимо похожие друг на друга, неопределенного возраста, но явно не моложе пятидесяти. Они часами перебирали старье, развешивали его на стойках или отпускали товар покупателям, случайно забредшим в их павильончик с тонированными стеклами. Как и предполагал Серов, поношенное барахло никому даром было не нужно, покупали только сигареты и газировку в больших пластиковых бутылках.

На работе новый заведующий сидел в крохотном кабинетике, курил и читал книжки, выбирая их на прилавке своего же магазина. В обед пил сваренный Шурой кофе и жевал бутерброды. Раз в день звонила секретарша Сухаря и справлялась, все ли в порядке.

Та же Шура вела немудреную бухгалтерию, а Зоя прибиралась в торговом зальчике, протирала прилавки и тонированные стекла. Сонно, тихо бубнил приемник, да калякали за тонкой перегородкой «девушки», как в шутку называл Сергей своих подчиненных. И так до вечера.

Потом магазинчик запирали, сдавали на попечение вневедомственной охраны и отправлялись по домам.

Через неделю Серов свыкся с таким полурастительным существованием и даже начал находить в нем определенную, ранее незнакомую прелесть. Не все же сломя голову гоняться за бандитами, есть на свете и тихие гавани, где душа находит покой, а тело имеет счастливую возможность постоянно пребывать в праздной лености. Пожалуй, зря он грешил на старого приятеля — Сухарь действительно хотел сделать как лучше, поэтому и отправил в стоячее болотце с неистребимым запахом старья.

Жизнь, однако, властно напоминала о себе. Пришлось поехать в поликлинику, а потом на службу — передать некоторые дела Аркадию Пылаеву, на время болезни Серова назначенному исполнять обязанности начальника отдела. Узнав об этом, Сергей лишь горько усмехнулся: все имеет свойство повторяться. Он, Серов, сменил на этом посту Мякишева, теперь Аркашка сменил Серова. Какая судьба ждет Пылаева — взлет, как у Мякишева, или неожиданное падение, как у Сергея?

В управлении к Трофимычу он не заходил — ну его к бесу! Не хотелось вновь выслушивать вкрадчивые, полные недомолвок и скрытых намеков речи — в служебных интригах Мякишев поднаторел значительно лучше, чем в оперативной работе.

Пылаев встретил Серова доброжелательно-равнодушно, но из показной участливости поинтересовался здоровьем и предложил выпить чаю. Сергей отказался. Аркадию он вообще никогда не симпатизировал, а теперь, когда тот по-хозяйски расположился в кабинете, Серов тем более смотрел на него с ревнивым недоумением — быстро же ты, приятель, начинаешь входить в роль вершителя судеб подчиненных и задержанных. Слишком быстро. Но дела передавать придется, как бы ты к Аркашке ни относился. Все равно уже больше не работать — отрезанный ломоть есть отрезанный ломоть.

— Ты насчет пистолета как? — фамильярно обратился Пылаев к Сергею, и тому не понравилось такое панибратство, ведь они раньше были едва знакомы, а вместе успели проработать совсем недолго.

— А что — как? — прищурился Серов. — Если нужно дать показания, я дам, а где оружие, не имею ни малейшего представления.

— Показания? Наверное, потянут в прокуратуру, — вздохнул Аркадий, фальшиво изображая сочувствие. — Дело у них. Да я ведь тоже тогда выезжал на место.

— Я видел, — усмехнулся Серов, вспомнив, как его заместитель неторопливо облачался в бронежилет, и было очевидно, что он не намеревается спешить на лестничную площадку, пока там свистят пули.

— Жуткая картина после взрыва, — разминая сигарету, сказал Пылаев, и Сергей внутренне напрягся: пожалуй, это был первый живой свидетель, способный рассказать о том, что произошло в тот злосчастный день. — Жуткая, — повторил Аркадий, прикуривая. — Наворочено страсть глядеть: горы битого кирпича, туча известковой пыли висит, как дымовая завеса, откуда-то вода хлещет и трупы, разорванные на куски.

Он судорожно повел плечами, как от озноба, и глубоко затянулся, явно ожидая вопросов, но Серов упорно молчал.

— Ты не переживай, — Пылаев поспешил заполнить возникшую неловкую паузу. — Пистолет найдется, куда ему деться? И не такое случалось. Главное, ты в той страшной передряге жив остался и руки-ноги целы. — Он заговорщически подмигнул. — А то перелом шейных позвонков — и всю жизнь паралитик! Что до Фомича, то я думаю, зачем тебе его убивать? Кстати, экспертиза тоже, бывает, ошибается, ее люди делают, а все мы грешны. Но прокурорские вряд ли просто так отвяжутся.

Тут не нужно быть провидцем. Достаточно поработать в органах лет пять, и безошибочно начнешь предсказывать ход дела и его перспективы. Серов проработал значительно дольше, поэтому согласился с мнением Пылаева, но развивать эту скользкую тему не стал, а ограничился формальной передачей дел и откланялся, обещав наведаться еще — бумаг накопилось множество, а за бумагами стояли люди, их было жалко отдавать в руки Аркадия. И Сергей тянул, словно надеясь на чудо, которое позволит ему спасти их от пылаевских лап, но чудеса случаются только в сказках. И все же, и все же…

Серов, выйдя из знаменитого здания на Петровке, отправился не домой, а на «точку» — там даже более тихая гавань, чем дома. Сонный обволакивающий покой под мерное журчание голосов Зои и Шуры, ведущих нескончаемую беседу.

Однако и в тихой гавани не высидеть всю жизнь: через несколько дней Сергея достали прокурорские следователи и попросили дать показания. В просторечии это именовалось допросом, и Серов отправился на него с тяжелым сердцем — между милицией и прокуратурой существовала давняя глухая вражда, а тут в руки следствия сами шли «жареные» факты, позволявшие вволю порезвиться на руинах, оставшихся после пресловутого взрыва. Как же, опять менты — теперь их, кажется, так звала вся страна — проявили чуть ли не преступную халатность и не подготовили должным образом операцию по освобождению заложника. А в результате погибли люди и нанесен значительный материальный ущерб.

Прокурорский следователь оказался седоватым тощеньким мужчиной с острым носиком, на котором чуть криво сидели очки с сильными линзами. Наверное, давным-давно поступая в юридический институт, он мечтал стать Шерлоком Холмсом — отважным, не знающим неудач сыщиком, — да подвело здоровье и пришлось заниматься писаниной, скрупулезно сводя одни показания с другими, строчить обвинительные заключения и составлять отчеты.

Уповать на доброжелательность следователя явно не стоило, и Сергей, про себя тут же окрестив того «Крючком», приготовился к обороне, стараясь ничем не раздражать «стоящего на страже» старшего следователя прокуратуры.

На вопросы Серов отвечал достаточно подробно, так, что Крючок едва успевал записывать его показания, но абсолютно честно вдруг заявил, что насчет взрыва абсолютно ничего не помнит, поскольку память отшибло при травме, и если следствию угодно, оно может получить об этом официальную бумагу от медиков.