Сегодняшней Плавтине было сложно понять, как связана эта невероятная система и скромный автомат, которым она была прежде. Если только не рассматривать ее биологическое тело как объединение микрокосмов, каждый из которых жил собственной жизнью и которые будут действовать сообща, пока она жива? Разве она не состоит из скопления клеток с переработанным генетическим кодом, происхождение которого ей неизвестно? Плавтина встряхнулась. В этих мыслях было что-то тревожное.

Полчаса спустя они пересекли зал, из которого через люк можно было попасть в отсек слева (по ощущениям он был намного холоднее других). Плавтина невольно остановилась и с любопытством взглянула на круглую герметичную дверь, задвинутую длинным предохранительным стержнем. Плавтина увидела пейзаж с изорванными формами и высокими сугробами, мутный воздух которого клубился голубоватой пургой. На мгновение в тумане, в нескольких метрах от стены, она заметила низкорослый, почти человеческий силуэт, который глядел на нее проницательным взглядом. Плавтина моргнула.

Секунду спустя на его месте был только ледяной туман. Может быть, ей это привиделось от усталости. Вергилий терял терпение. Она с неохотой зашагала дальше.

Снова коридоры, снова трубопроводы. И везде – следы войны, растерзанные тела эргатов, стены, почерневшие от взрывов или продырявленные залпами из огнестрельного оружия. Ее эскорт был начеку, обращая внимания на знаки и ощущения, которых она не улавливала. Они наверняка чуяли электромагнетический след врага на расстоянии, а возможно, даже умели делать выводы из перемещения воздуха. Один из боевых автоматов догнал Вергилия и загородил собой Плавтину, выставив конечности вперед. Они миновали несколько перекрестков. Иногда механический скарабей сомневался, выбирая между двумя ответвлениями, поднимал голову, словно принюхиваясь или прислушиваясь к далеким звукам. Как-то раз он повернул обратно на полпути, будто почуяв угрозу.

Голоса ноэмов по-прежнему не доносились до Плавтины. После разговора с Ойке она вновь начала ощущать, пусть и с перебоями, то, что осталось от вычислительной матрицы Корабля, – далекого и бурного моря концептуального интеллекта. Иногда до нее долетало эхо, звенело в глубине ее разума, но она не могла найти его источник. Где-то поднялся неясный крик, одинокий и душераздирающий, но такой далекий, что казался лишь вздохом, и тут же смолк, не рассеяв, а только усилив тяжелую тишину. Ей оставалось только шагать вперед, еще и еще, постоянно прислушиваться к опасности и молиться неизвестно кому, чтобы выбраться отсюда целой и невредимой. Она сконцентрировалась, сосредоточилась внутри себя, задействовала свои новые органы чувств.

И ощутила присутствие. Вначале она не обратила на него особого внимания. Оно было лишь мелькнувшей тенью, движением, которое она заметила краем мысленного взора. Потом оно обрело форму. С каждым шагом, который Плавтина делала в реальном мире, она все четче ощущала это присутствие в паучьем лабиринте Корабля. Это существо заползло во все бесчисленные системы управления, оставленные маленькими ноэмами, которые обитали в них прежде. Оно оккупировало двери лифтов, детекторы кислорода, клапаны и коммутаторы, системы тревоги и противопожарные заслонки. Это было какое-то гигантское существо или же множество идентичных существ, она не могла бы сказать точно. В любом случае она чувствовала, что они наделены примитивной и агрессивной волей, как рой насекомых, движимых одной и той же хищнической прожорливостью.

И корабль показался ей отвратительной темной комнатой, которая от пола до потолка покрыта ненасытными и липкими насекомыми.

Эти существа не прятались, но, казалось, не интересовались ни Плавтиной, ни тремя маленькими эргатами, которые ее сопровождали. Она отступила, съежилась, но все еще внимательно прислушивалась к миру разумов.

Так внимательно, что на повороте сильно ударилась головой о железную дверь и не устояла на ногах.

Одно такое существо стояло прямо перед ней. Оно походило на сверчка – отвратительное, прожорливое создание, – но было массивным, огромным, куда мощнее ее самой. Под полупрозрачным панцирем угадывались тошнотворного вида внутренние органы. Плавтину словно парализовало, она уставилась на него в уверенности, что оно ее сейчас разорвет. Существо фасеточными глазами осмотрело коридор, и все же не увидело ни ее, ни Вергилия, ни военных автоматов, расположившихся по сторонам. Слава Человеку, подумала она.

Она потерла ушибленный лоб и начала вставать. Инстинкт велел ей не шуметь. Какой абсурд: это существо находилось в месте совсем иного рода. Но почему же оно не распознало ноэма ни в Плавтине, ни в четырех эргатах? Ойке отсекла разумы эргатов от сознания Корабля, наделив их автономией. Но что же она сама?

Плавтина задумалась. Хищник был запрограммирован для охоты на ноэмов. Она же в какой-то мере перестала быть Разумом. Но кто же она? Живое существо? И где находится ее душа? Не в верхней части мозга – Плавтина знала, что она искусственная. Но где же она тогда? Распределена по всем клеткам ее тела? Это невозможно. Оставался только проводник между когнитивными функциями, расположенными в коре головного мозга и в позвоночнике. Сцепление простых, примитивных клеток, работа которых не менялась с древнейших времен, с тех пор, как первые животные появились на грязном берегу древних континентов старой планеты. Живое ископаемое, которое каждое биологическое существо носило в себе и которое управляло самыми базовыми реакциями. Ей пришла в голову нелепая идея: что ее сознание на самом деле находится в рептильной луковице, а ее видение мира рождается из гештальта бесконтрольных электрических импульсов биологического происхождения, а не из тщательно выстроенной умозрительной логики, свойственной ноэмам.

Животное, а не автомат. Существо, созданное для выживания, а не для понимания. Она задрожала.

Чудовище резко развернулось и уставилось на нее насекомьими глазами, раскрывая за спиной тонкие, почти прозрачные крылья в прожилках.

Плавтина замерла на месте, не в силах пошевелиться. Он что-то чувствовал; скачок проходившего через нее потока информации, неожиданное мысленное эхо. Может, он ее и видел, но мысленно не мог допустить ее существования. Может быть, его удерживало что-то вроде Уз. В любом случае он ее не воспринимал, а она его видела. На дрожащих ногах она шагнула к нему. Существо притворилось, что отступает, и лихорадочно застучало жвалами. Плавтина приблизилась к его чешуйчатому телу, к крепкому панцирю, протянула руку и положила ее ладонью вниз на его лоб с короткой жесткой порослью волос. На мгновение сверчок задрожал. Теперь Плавтина с легкостью могла рассмотреть его строение под кожей, под верхними защитными слоями, не способными сопротивляться тому давлению, которое она на них оказывала. Она запустила руку внутрь насекомого, пробив хитин, и пальцами сжала его внутренние органы. На ощупь они были скользкими, гладкими, почти влажными, но все же не совсем.

Сверчка пронзила дрожь, а потом он испарился. Плавтина на несколько секунд закрыла глаза. Она почти ощутила влагу у себя на пальцах, но рука была чистой. Здесь все было символическим.

Она снова обратила внимание на реальность. Пока ее не было, Вергилий с помощью паяльной лампы открыл крышку люка, которую заклинило. Именно здесь, в этом месте, находился ее соперник – страж, наводящий страх и все же беспомощный против нее. Мысленно хлопнув ладонью, она заставила механизм открыться. Дверь теперь походила на тело, лишенное души, которое двигалось, лишь если его к этому подталкивали снаружи, не имеющее собственной воли. Плавтина задрожала от этого холодного прикосновения, будто трогаешь труп. Тяжелая металлическая пластина секунду сопротивлялась силе поршня, потом сдалась с гидравлическим щелчком, пропустила тонкий, бледный луч света.