Постепенно ребята успокоились, расслабились, разговорились. Оказалось, что многие из них добровольно отказались уходить со своими семьями в Горную республику.

– Мы тут росли, это наш дом! – горячо убеждал меня сероглазый рослый парень с чудным именем Эстер.

– Меня в солдаты брать не хотели, говорят – мал еще. Так я на личинке дырку пробил, там, где год, и сказал, что мне семнадцать! – откровенничал вертлявый, бритый наголо Симон.

– А чего там, за горами, делать? В земле ковыряться да прыгунов пасти? – пробасил курносый смуглый Наби, единственный из всего взвода, у кого росла борода и усы.

– Ты думаешь, воевать – веселее? – ухмыльнулся я.

– Нет, господин старший сержант, но здесь… – Наби ударил кулаком по медному блоку стены, – я больше пользы принесу. Я знаю.

Когда окончательно стемнело и стало понятно, что Цендорж прав – свободники сегодня боевых действий не начнут, будут отдыхать и отсыпаться после перехода, я определил очередность дежурства и отправил взвод в казарму.

Так и закончился этот день. Думается мне, это был последний спокойный и бескровный день перед началом осады…

Утром нас разбудил рокот боевых барабанов, пронзительный многоголосый вой – и грохот разрывов. В казарму, находящуюся на втором ярусе, заглянул посыльный:

– Свободники начали обстрел укреплений внизу. Уже есть потери.

Наскоро перекусив пресными лепешками с горячим взваром из «черных вишенок», мы поднялись к себе. Картина, представшая перед нами, пугала и завораживала. Все небо над равниной было покрыто белыми дымными росчерками. С позиций свободников то и дело взлетали новые ракеты. Завывая и оставляя пушистые дымные следы, они взрывались, накрывая редуты и траншеи. Даже с такого расстояния было слышно, как свистят разлетающиеся осколки.

Бойцы Прохора Лапина попрятались в блиндажах и специально вырытых убежищах. Паровые пушки, обложенные мешками с песком, гордо стояли под обстрелом, и кажется, он не наносил им видимого вреда. Эти изделия Шерхеля отличались особой прочностью конструкции – мощная литая станина, толстый ствол, поворотный механизм в виде зубчатого круга и паропровод – вот, собственно, и все.

Ракетный обстрел длился до обеда. Несколько ракет свободники направили в нашу сторону, но они едва дотянули до подножия скал, на которых высилась Северная башня, не причинив никому вреда.

Больше всего разрушений было в траншеях. Фактически они из укрепленных кольями и деревянными щитами канав двухметровой глубины превратились в широкие вытянутые ямы, заполненные щепками и землей. Страшно подумать, что случилось бы с людьми, находись они в траншеях.

Кроме того, ракетчики свободников расчистили проходы в минных полях, перепахав обширные полосы земли по трем направлениям – слева, справа и в центре.

После полудня противник предпринял первую атаку. Сделано все было грамотно и четко: на левом фланге вперед внезапно устремилась большая масса конницы. Прыгуны, поднявшись на задние лапы, ходко мчались по равнине, а всадники, сидевшие в специальных седлах, орали и размахивали копьями. Канониры Толи Кислицына едва успели выбраться из укрытий, освободить свои пушки от мешков и открыть огонь. Над полем боя поплыли тягучие звуки, точно кто-то очень большой и страдающий астмой пытался откашляться: Щ-ш-ш-ых! Щ-ш-ш-ых! Щ-ш-ш-ых!

Пар, сжатый в рабочих цилиндрах пушек, выталкивал начиненные картечью снаряды, которые взрывались с оглушительным грохотом, преграждая путь атакующей коннице. Не знаю, может быть, у наших артиллеристов не выдержали нервы или они просто хотели отогнать свободников, но ощутимого урона неприятель не понес.

Пока развивались эти события, на правом фланге вперед пошла вражеская пехота. Умело используя складки местности, небольшие отряды, вооруженные копьями и арбалетами, совершили стремительный рывок к редутам, и если бы не подоспевший бронепоезд, поставивший огневую завесу, положение наше оказалось бы, как писали в старину, «весьма затруднительным».

Меня удивило, что свободники не используют пулевые винтовки, которых у них должно было быть достаточно много, но и без этого грозного оружия две группы свободников прорвались к передовому редуту. Нам сверху было хорошо видно, как поблескивающие доспехами люди копошились на внешнем склоне вала, что-то там устанавливая. Отчаянно засверкал гелиотелеграф на Южной башне, передавая защитникам редута информацию. Несколько отрядов наших бойцов устремились в обход П-образного вала, пытаясь взять врага в клещи, но свободники уже бежали назад, к своим позициям.

И тут на том самом месте, где они возились несколько секунд назад, рвануло. Огромный султан вздыбленной земли поднялся в небо, комья разлетелись далеко в стороны. Когда пыль рассеялась, мы увидели, что три паровых орудия разрушены, а обращенный к наступающим войскам противника вал фактически перестал существовать.

До заката Эос свободники еще трижды беспокоили нас, но все их вылазки носили локальный характер и походили на разведку боем.

– Пытаются вскрыть наши огневые точки, – так определил действия неприятеля Панкратов, когда мы собрались на его командном пункте. Стояла глубокая ночь, за бойницами башни с тонким посвистом носились ночные птахи. Вдали желтыми огнями светился лагерь свободников, и огней этих было столько, что по спине невольно ползли мурашки.

Едва я забылся беспокойным сном, как меня разбудил голос Цендоржа:

– Взвод! Боевая тревога!

Спал я прямо на боевом посту, в окружении бойцов. Нам понадобилось буквально несколько мгновений, чтобы подняться на ноги и броситься к бойницам.

Увиденное ужаснуло. Все пространство внизу оказалось заполнено свободниками. Кавалерия, пехота, группы подрывников, упряжки прыгунов, тянущие пусковые ракетные станки, – все это двигалось вперед, на наши позиции. Восходная Эос освещала блистающие доспехи, зажигала яркие звездочки на остриях копий, пламенела в сотнях черно-белых знамен.

Только теперь стало ясно, насколько силен враг. Свободники превосходили нас едва ли не в десять раз. Сердце мое сжалось – на войне чудеса если и бывают, то только тогда, когда для этого есть хоть малейшие условия. В нашем случае таких условий не было, это факт.

Паровые пушки на редутах запыхтели, черный дым испятнал небо. Бронепоезд развел пары и двинулся на север, туда, где вчера свободникам удалось разрушить нашу батарею.

Мы замерли в ожидании.

Вот передовые порядки врага приблизились на расстояние выстрела – и встали. Конница волнующейся пестрой массой сгрудилась напротив нашего правого фланга. Стало ясно, что неприятель затеял прорыв там, где его труднее всего было отразить. Из укрытий, расположенных возле наглухо заделанных ворот, на Южный редут в спешном порядке двинулись отряды оборонцев – копейщики и арбалетчики.