Бойцы принялись рубить кошки звенчами, топорами, кто-то предложил сбегать за кузнечным молотом. Я осторожно выглянул наружу, прикрывая голову круглым бронзовым щитом. Лестница, постепенно сужаясь, уходила вниз, туда, где копошились свободники. В животе заныло, как бывает, когда смотришь вниз, стоя на самом краю обрыва или на крыше здания.

– Почему они не торопятся? Почему не лезут? – спросил я, ни к кому особо не обращаясь, и тут внимание мое привлекла сама лестница. Что-то в ней было не так. Звенья цепи, образующие вертикали, выглядели странно – на них неизвестные мне умельцы наварили Т-образные в профиле бруски металла, которые при натяжении лестницы превратились в своеобразные рельсы. Рельсы или… направляющие!

Я отбросил щит и высунулся из бойницы едва ли не по пояс. Так и есть! Свободники внизу устанавливали на эту и другие лестницы тупоносые, торпедообразные снаряды, а рядом уже стояли с факелами наготове ракетчики.

– Все назад! – заорал я, шарахнувшись от бойницы. Цендорж, пробовавший, достаточно ли горяча вода в котле, удивленно посмотрел на меня.

– Что такое, Клим-сечен?

– Назад! Покинуть галерею! – я схватил его за плечо, потащил за собой, одновременно пинками и криками подгоняя своих бойцов.

И тут рвануло, мощно и слитно. Я мгновенно оглох и ослеп. Тело мое подбросило вверх, несколько раз перекувырнуло, и я рухнул на груду обломков. Вокруг все орали, осколки с визгом рикошетили от стен, плотные клубы дыма мешали видеть.

Не знаю, сколько продолжался этот кошмар. Наверное, долю секунды, но мне показалось, что с момента взрыва прошел час или даже больше. Наконец дым и пыль понемногу рассеялись. То, что я увидел, ужасало. Вся внешняя стена галереи превратилась в кучу медных обломков, на месте бойниц зияли проломы. Повсюду лежали тела убитых, стонали и кричали раненые. Я с трудом поднялся на ноги, сделал шаг, другой, запнулся о чье-то тело, перешагнул, обернулся – это был бородатый Наби. Взрывом ему оторвало руку, осколок превратил грудь в кровавое месиво из плоти, костей и остатков панциря.

Откуда-то возник Цендорж. С него сорвало шлем, кровь из рассеченной переносицы заливала лицо.

– Командир! Всех убило, командир!

Слава богу, монгол ошибся. Вместе со мной осталось четыре человека, способных стоять на ногах и держать оружие. Десяток раненых нам удалось вытащить из-под обломков, но шансов на то, что хотя бы половина из них выживет, не было.

Я отправил бритого Симона за подмогой, и тут в бреши, проделанные взрывами, начали влетать новые стрелы-кошки. Некоторые из них срывались, но четыре надежно впились заостренными лапами в медные блоки, и внизу немедленно затрещали лебедки, натягивая лестницы. Я испугался, что сейчас свободники снова ударят своими чудо-ракетами, движущимися по складным направляющим, но их командиры, видимо, решили, что можно пускать бойцов – сопротивления они не встретят.

О том, что творилось в эти минуты на других ярусах, я мог только догадываться, но, судя по реву ракет, взрывам и дрожащему под ногами полу башни, сейчас всем было несладко.

Мы сунулись было к проломам – встречать незваных гостей, пока они не забрались на галерею, но внизу тут же захлопали арбалеты, и болты смертоносным ураганом хлестанули по покореженным блокам стен, заставив нас отступить.

– Будем держать выход с галереи на ярус, – распорядился я. – Стоять, пока не подойдет помощь. Ну, с богом…

Первый свободник – глухой шлем с крестообразной прорезью, шипастые наплечники, бронзовая кираса – возник в проломе, метнул в нас топор, не попал и с рычанием полез вперед. Следом за ним на галерею рванулись и другие. Они заорали «Смерть Земле!» и бросились на нас, точно безумные.

Мы – я, Цендорж, бледный как полотно Эстер и еще один, афганец, имени которого я так и не запомнил, выставили копья и приняли свободников на острия. Бронза ударила в медь, медь – в бронзу. От криков «Смерть Земле!» и гнусной ругани закладывало уши. Какой-то шустрый малый сунулся было вперед, поднырнув под наши ратовища, но Цендорж хладнокровно выставил левую руку со звенчем и вогнал клинок в узкую щель между шлемом и панцирем свободника.

На галерею к этому моменту забралось уже не менее двух десятков латников врага, но они не могли напасть на нас все вместе – мешала узость прохода, который мы обороняли.

– Если среди них появится хоть один арбалетчик – нам хана, – пробормотал я – и как будто сглазил.

Между сгрудившихся свободников протиснулся крепкий мужик в рогатом шлеме с богатой отделкой, вскинул пружинный самострел. Хлесть! – и толстый бронзовый болт пробил мой щит, выставив зазубренный наконечник, едва не доставший до лица. Цендорж витиевато выругался по-монгольски.

Хлесть! – И Эстер вскрикнул, выронив щит. Болт пробил ему руку. Мы попытались прикрыть раненого, но свободники опустили алебарды и навалились, пытаясь вклиниться в образовавшуюся брешь.

Хлесть! – И несчастный Эстер рухнул замертво на окровавленные плиты пола. Свободники радостно завопили, их натиск усилился. Острия алебард противно скрежетали по нашим щитам. Хлесть! Еще один болт засел в моем щите. «Рано или поздно он просто перестреляет нас, как в тире. Где же Симон с подмогой?..» – подумал я. Надо было что-то делать.

– Клим-сечен! – сдавленно прошипел Цендорж. – Закрой. Сейчас… сейчас…

Я выставил щит, монгол присел и защелкал кресалом, высекая искру. Теперь в проходе нас осталось двое – я и бледный как полотно афганец, уперший свое копье во вмятину на кирасе. Хлесть! – Болт вскользь ударил меня в наплечник и со звоном вонзился в стену.

Стрелок в рогатом шлеме хладнокровно выцеливал. Нас разделяло не больше пяти метров. Полумрак, перечерченный ратовищами копий и алебард, пыль, запах крови, духота, вопли свободников – от всего этого у меня вдруг закружилась голова. Цендорж все щелкал кресалом и ругался себе под нос. Стиснув зубы, я, чтобы хоть как-то подбодрить не столько даже своего единственного оставшегося в строю бойца, сколько себя, крикнул стрелку:

– Эй, рогоносец! Руки-то дрожат небось? Это от онанизма…

Хлесть! – Афганец закричал тонким голосом, опустил щит, припал на одно колено, потом скрючился на полу. Болт пробил ему бедро.

– Смерть Земле! – завопили свободники и ринулись на меня. «Вот и все», – тупо глядя на жала алебард, подумал я.

– Ложись, – прошептал мне прямо в ухо Цендорж. Повторять дважды ему не пришлось – я выпустил копье и упал за труп Эстера.

– Уррагас! – взвизгнул надо мной монгол, и тут же страшный взрыв сотряс полуразрушенную галерею. Все заволокло дымом и пылью. Отчаянно кричали свободники, а по проходу из недр башни уже катился шумовой ком, наполненный топотом, лязгом и яростным ревом, – помощь все-таки пришла…

Они пробежали прямо по нам – человек тридцать, а то и больше – и обрушились на оглушенных взрывом, посеченных осколками гранаты, которую бросил Цендорж, свободников. Некоторое время на галерее царил полнейший хаос, от воплей и лязга оружия я не слышал собственного голоса. Мимо бежали все новые и новые бойцы, многие несли заряженные арбалеты. Цендоржа я нигде не обнаружил.