— Могу я в таком случае спросить вас о намерении Немезиды?

— Ответ потребует от меня размышлений, а от вас — подношения, которым придется почтить богиню мщения. Возможно, и не одним. Это будет стоить расходов, — заключила она.

— Я готова к ним.

Я тут же решила сказать Периклу, что мне нужно новое платье, в таком случае он, пожалуй, даст мне денег.

— Но даже и в этом случае богиня может дать ответ далеко не сразу. Боги беседуют с нами не тогда, когда этого хотим мы, а когда считают нужным. Придется набраться терпения.

Внезапно мои мысли устремились к Периклу. Чем он сейчас занят? Не поднялся ли наверх с публичными женщинами? Мне страстно захотелось выбежать из комнаты. Возможно, я еще успею задержать его, а если расскажу о том, что беременна, то он, может, и не захочет уходить с ними.

— Темное облако омрачило лоб Аспасии, — заметил Сократ.

— Мне нужно разыскать Перикла и сообщить ему новость.

Я встала, надеясь, что они поймут меня и распрощаются.

— Сядьте, — сказала Диотима.

Я послушно села. Мне не хотелось возражать жрице Афины. Сократ приподнял чашу, как бы требуя еще вина.

— Когда мы вошли сюда, я заметила взгляд, которым вы смотрели на Перикла, когда с ним были те женщины, — продолжала она. — Вам не следует об этом беспокоиться.

— Я беспокоюсь потому, что Перикл, как и остальные мужчины, склонен позволять себе удовольствия, когда предоставляется такая возможность.

Меня расстроило то, что она подметила мое настроение и прочитала мысли. Я не думала, что они так очевидны.

— Не разделяю вашего мнения, — сказала она и вздохнула. — И намерена просветить вас обоих, но вам придется напрячься, чтоб понять меня. Каждый нерв вашего тела должен отзываться на мои слова.

Сократ, подобно усердному ученику, кивнул, а я не чувствовала желания спорить с ней.

— Вы можете думать, что Периклом движет жажда наслаждения, в то время как на самом деле это жажда душой бессмертия.

Я ахнула. Если до этих слов меня томило желание броситься поскорей к Периклу и выложить ему мою новость, то сейчас эта мысль вылетела из головы. Мой мозг с присущей ему склонностью анализировать все услышанное тут же ухватился за нее.

— Но по-моему, жажда наслаждения прочно коренится именно в мужском теле, — попыталась найти возражения я.

— Мечта о бессмертии не оставляет душ смертных. Мы не можем чувствовать себя удовлетворенными, не обладая бессмертием.

— С этим я согласна. Именно потому мы надеемся обрести бессмертие, рожая детей, — сказала я и про себя подумала: «Научит ли меня этот философ любви чему-нибудь новому?» — Потому я так и тороплюсь сообщить Периклу новость.

— Да, ему она будет приятна, — кивнула Диотима. — Но люди, подобные Периклу, имеют и более важные желания в жизни.

— Какие же это?

Признаться, я была несколько раздосадована ее тоном, она говорила о Перикле так, будто знала его лучше, чем я.

— Любовь к славе. Он ищет своего места в славном свитке имен бессмертных.

Она произнесла это с такой убежденностью, что я усомнилась в ее готовности отвечать на мои вопросы.

— Не понимаю, почему вы рассказываете мне это, — призналась я.

— Философ вы или нет, Аспасия? Подумайте. Для того чтоб обрести славу, мужчины способны на самые отчаянные и опасные дела. Ради этого они могут пойти даже на большее, чем ради своих детей. Ради славы они способны истратить все до последнего, способны умереть от изнеможения. Разве вы не замечали такого за своим Периклом?

Мне пришлось признать ее правоту. Перикл имел двоих взрослых сыновей, которых горячо любил, но рискнуть своим высоким положением в городе он отважился только ради осуществления своего проекта строительства на Акрополе. И Диотима заставила меня понять это.

— Да, вы правы, — протянула я. — Во всяком случае, в отношении Перикла.

— Конечно права. Думаете, Ахилл согласился бы умереть из-за своей любви к Патроклу, если б не было предсказания о том, что это принесет ему бессмертную славу? Нет мужчины, не тоскующего по ней. И чем благороднее он, тем грандиознее его запросы.

— То есть мужчины влюблены в славу, — подытожила я.

— Нет! — Диотима почти вскричала. Кажется, теперь она уж никогда не поверит в мою репутацию умной женщины. — Только потому, что влюблены в мечту о бессмертии.

Ее глаза сверкали; хоть говорила она тихим, но и твердым голосом, интонации все время менялись, будто она стремилась изъясняться убедительно и быть понятой.

— Эротическая любовь и желание иметь детей — вот ставки на достижение бессмертия. Но и наши дети, и дети наших детей всего лишь смертные, и через несколько поколений память о нас угаснет. В то время как созданное Периклом на акропольском холме будет более верным залогом достижения этой цели, залогом бессмертия. Воздвигнутый храм простоит века, если не тысячелетия. И все это время он будет нести имена своих творцов.

— Понимаю.

Я и вправду поняла. Но для чего она стремится донести до меня свою философию? Может быть, на этом настаивал Сократ, стремясь получить возможность обсуждать затем поднятую тему со мной, как мы с ним делали по другим вопросам? Но может, цель, которую преследовала Диотима, была более скрытой?

— Вы говорите, мне следует считать, что для Перикла строительство в Афинах более важно, чем наше будущее дитя?

— Нет, Аспасия. Я говорю вам лишь следующее. Ваше дитя не переживет ни одного из его зданий. Вы понимаете, что женщина, производя на свет ребенка, может прикоснуться к вечности, но мужчина — мужчина-мыслитель, конечно, — должен возводить памятники в поисках славы.

— Понимаю.

И я опустила голову.

— И согласитесь с тем, что страсть вашего Перикла не обратится на публичную женщину, ибо она, его страсть, обращена к камням Акрополя. Поймите это и не сделайте ошибки. Не высокомерие им движет. Душа его откликается на зов вечности.

В ее словах звучала такая правда, что я не смогла произнести ни слова в ответ. Ни единого слова.

— А теперь, Аспасия, ступайте к своему возлюбленному. Он не ушел с теми женщинами. По крайней мере, не ушел в этот раз потому, что желания, обуревающие его сердце ныне, направлены на другие цели.

— Ваша беседа окончена? — спросил Сократ.

Все время он слушал нас с довольным выражением лица, вино словно вовсе не оказывало на него действия. Он повернулся к Диотиме и сказал:

— Добрая женщина, нет для меня дороже занятия, чем слушать ваши слова.

Она не ответила, но снова обратилась ко мне:

— Ступайте же к нему, скажите о том, что ждете ребенка. Ему будет приятно это известие. Это так. — Она словно приказывала, а не предлагала. — Можете нас не провожать, мы уйдем сами.