– А пока пускай тешится! – прибавлял Шалауров, оглядываясь на адъюнкта, который, как обычно в вечернее время, прогуливался по берегу и оббивал с камней куски.

– Пусть лучше камни крошит, чем людей, – говорил Шалауров.

Капитан молчал. Так прошла, может быть, неделя. А потом адъюнкт однажды ходил, как обычно, рядом с лагерем, постукивал… И вдруг замолчал! Потом, капитан увидел, адъюнкт встал на колени и начал что-то искать возле камня. Потом, наверное, нашёл, потому что быстро распрямился, стал рассматривать это в руках, а потом быстро пошёл, почти что побежал к реке.

Капитан, не удержавшись, прошёл следом. А адъюнкт уже встал на колени, наклонился к воде, опустил в неё руку… и негромко, но очень радостно засмеялся.

Когда капитан подошёл к адъюнкту, тот уже распрямился, разжал перед капитаном ладонь…

И капитан увидел небольшой обломок серой пористой кости.

– Вот! – громко воскликнул адъюнкт. – Видишь?! Я её нашёл-таки!

– Кого её? – спросил капитан.

– Этой… – сказал адъюнкт и сбился, помолчал, потом прибавил: – Фрагмент левой второй пястной кости. А как по-латыни, забыл! – Помолчал и сердито продолжил: – Но вспомню.

– Это мамонт? – спросил капитан.

– Мамонт, мамонт! – радостно повторил адъюнкт, протягивая ему свою находку. – Мамонт шерстистый. А это его левая передняя кисть. Такой кости ни у кого нет! Даже у нас в Академии! Вот Иван Данилович обрадуется! Скажет…

Адъюнкт замолчал. Капитан держал кость на ладони, не знал, что с ней делать. Адъюнкт забрал у него кость и стал опять её разглядывать. И тут Шалауров, а он уже подошёл к ним, сказал:

– А я думал, вы, выше благородие, серебряную руду искать изволите.

– Какая тут может быть руда, в таких местах?! – презрительно ответил адъюнкт, не отрывая взгляда от своей находки. – Да тут ничего, кроме кварца, не найдёте. Очень бедная природа! Описывать нечего!

– А серебро? – опять спросил Шалауров.

Адъюнкт перестал рассматривать кость, посмотрел на Шалаурова и ответил вопросом на вопрос:

– Какое серебро? Рудное или самородное?

Шалауров посмотрел на капитана. Тот молчал. Тогда адъюнкт прибавил:

– Я хочу знать, его надо из руды добывать или оно уже в чистом виде?

Капитан вспомнил, как старик бросал на сковороду камни и расплавлял их, и поэтому ответил:

– Рудное.

– Э, – сказал адъюнкт, – это целая наука! Самородное проще, там только ходи, подбирай самородки. А рудное серебро, это его ещё надо из руды выплавить, а это не каждый мастер сможет. И вот уже возьмёшь, к примеру, пять пудов породы, начнёшь её плавить, а из неё один только свинец, а серебра ни унции!

– Почему так? – спросил капитан.

– А вот потому! – сказал адъюнкт. – Потому что рудное серебро… – И вдруг, словно опомнившись, вначале очень внимательно их осмотрел, а потом также внимательно спросил: – А что? Вам здесь что-то про серебро говорили?

– Нет, – ответил Шалауров. – Ничего такого мы не слышали. Так, только одни инородческие басни, как всегда.

– А, ну, это да, бывает, – сказал адъюнкт.

На что капитан и Шалауров промолчали. И за ужином тоже никаких разговоров про серебро уже не было. Но и про мамонтову кость, точнее, про обломок мамонтовой кости, адъюнкт тоже не поминал.

Так и на следующий день разговоров ни об одном и ни о втором не велось. И на позаследующий тоже. Так они, почти в полном молчании, миновали поворот на Анадырск, потом Обром-гору, потом Чёрный остров. И никого они не встречали, никто на них не нападал, и даже старый мёртвый колдун Хамыхай, который сидел на берегу, опустив ноги в воду, и тот сделал вид, будто не видит и не слышит их, когда они проплывали мимо него. Шалауров очень обрадовался и сказал, что это большая удача, что Хамыхай их не остановил после всего того, что тут творилось. Значит, теперь, сказал Шалауров, вряд ли их что-нибудь до самого дома остановит. Капитан перекрестился.

И, слава богу, так оно, по-шалауровски, и вышло: ещё через три дня, а именно восемнадцатого июля, в понедельник, на мученика Иакинфа Амастридского, капитан и его войско вышли из Пантелеймоновой протоки на Великую реку Колыму и повернули к её противоположному, левому берегу. Капитан отдал команду, и Костюков начал трубить в трубу что было сил, а Пыжиков выстрелил в небо, не целясь. От того берега им отозвались казаки из секрета, тоже выстрелив. Капитан стоял во весь рост, наши гребли что было сил, казаки вылезли из секрета и приветственно размахивали ружьями. Наши в ответ махали вёслами…

Но приставать к берегу не стали, а погребли дальше, по Стадухинской протоке, к пристани. Ну, ещё бы! Давно дома не были!

Вскоре показалась пристань. На пристань, было видно, подходил народ, и его становилось всё больше. А рядом с пристанью, ещё на берегу, на сухом месте, стояли две дупель-шлюпки. Одна уже стояла прямо, но пока на костылях, а вторая ещё лежала на боку и её прямо сейчас конопатили. Эх, в сердцах подумал капитан, руки у них небось дрожат, наверное, только что из-за стола выскочили, ну да и ладно. И он опять стал смотреть на причал. Там было уже полно народу, а в первом ряду стояли Черепухин, Хрипунов и Ситников. А вот Степаниды нигде видно не было. Она, подумал капитан, сейчас, наверное, командует возле столов, и это правильно, там её место, да и ей уже небось сказали, что ей беспокоиться нечего, её хозяин вернулся, а то вон стоит Меркуловская жёнка, держится руками за лицо, молчит. Ей же теперь, подумалось, остаётся только горевать, её же никто бить уже не будет, но также и в дом никто ничего не принесёт, и детишек не поднимет, а у неё их пятеро, подумал капитан, нахмурился, обернулся на Костюкова и махнул рукой. Костюков поднял трубу и начал дудеть возвращение. А Ситников на берегу скомандовал, и там стали кричать виват, кричали и солдаты, и партикулярные, и просто все кому хотелось.

И вот лодки уже начали тыкаться в причал, казаки бегали по пристани и принимали верёвки, вязали концы. Капитан первым сошёл на берег. Хрипунов крикнул ему с возвращением, капитан кивнул, хотел что-то сказать, но тут он увидел Черепухина с пакетом и повернулся к нему, взял пакет и уже хотел было вскрывать, да увидел, что там адрес по-немецки, и остановился.

– Это господину Осокину, – сказал Черепухин. – Только вчера доставили.

Капитан, поморщившись, отдал конверт адъюнкту. Тот сразу схватил конверт, вскрыл его и принялся читать – только глазами, как всегда, а не губами. Ну и чёрт с ним, подумал капитан, выступил на шаг вперёд, толпа с трудом раздалась, и он начал говорить, но не в размазку, а только по существу, о самом главном – что-де они пошли за чукочьем, догнали их, побили, обратили в бегство, нарубили их несчётно, а у нас потери небольшие, то есть у нас в полку один, в иррегулярных частях четверо и охочих людей шестеро, вечная им всем слава и вечный покой. Тут капитан снял шапку и перекрестился, все вокруг тоже стали креститься, а капитан уже продолжил, что семьям всем убиенных сегодня же будет выдано пособие, а после будет выправляться пенсион, кому какой, для чего будем писать в Якутск.