Борис болезненно поморщился и сказал:

— Что же ты наделала, сестренка?

Ирина низко склонила голову, осенила себя крестным знамением и поднялась. Потом повернулась к брату, подошла ближе и уткнулась лбом ему в лоб.

— Что же ты наделала, Иришка? — повторил конюший.

— Не хочу, — прошептала женщина. — Без него не хочу ничего. Руки бы наложила на себя, но ведь грех великий. После такого даже в ином мире уже не встретимся. Посему стану здесь, в келье монашеской, плоть и гордыню умерщвлять, грехи прошлые замаливать. Чтобы уж точно не разминуться.

— Я смотрю, ты все еще в мирском сарафане. Значит, постриг не приняла. Пока не поздно, одумайся! Возвращайся! Не оставляй нас, сестренка. Без тебя у нас ничего не сложится. Пропадем.

— Прости, Боря, — покачала головой Ирина.

— Прошу тебя, сестренка! Умоляю! Не бросай нас! Все мы, все Годуновы, все друзья наши… — зашептал в ухо сестре царедворец. — Все мы опираемся токмо на тебя. Иной опоры при дворе у нас нет.

— Прости, — опять уперлась лбом в его лоб женщина. — Моя душа умерла. Я больше ничего не хочу. Не хочу пить, не хочу есть, не хочу дышать. Моя жизнь закончена. Я всего лишь жду, когда моя плоть последует вслед за душой. Прости.

Борис Годунов вздохнул и крепко обнял сестру. Затем отступил и скинул шубу:

— Тогда я остаюсь с тобой.

— Как со мной? — опешила Ирина. — А как же служба, двор?

— Без тебя не будет ни двора, ни службы. Так зачем возвращаться? — пожал плечами Борис. — Чуть раньше, чуть позже, но я лишусь всего. Нет смысла тянуть.

— Но твоя Мария! Твои дети. Ты же любишь свою жену!

— Моя супруга живет с детьми на нашем подворье. Я лишь навещаю ее, отлучаясь со службы, и далеко не каждый день, — признал конюший. — Навещать жену я могу и отсюда. Тут всего два часа пути.

— Хочешь сказать, ты предпочитаешь жить со мной, а не со своею семьей? — окончательно растерялась Ирина. — Но почему?!

— Когда-то давным-давно, сестренка, одна маленькая девочка взяла с меня обещание, что мы всегда, всю свою жизнь будем вместе, — ответил конюший. — Разве я могу нарушить свое честное слово?

— Братик мой! — порывисто кинулась вперед Ирина и крепко его обняла. — Как же я тебя люблю!

Однако если брат с сестрой и возжелали отречься от мира и обрести покой в молитвах и воздержании — мир от них отрекаться не собирался. Государыня Ирина Федоровна оставалась государыней до того мгновения, как на русский престол будет повенчан новый монарх, а Борис Годунов оставался царским конюшим, отвечающим за царские доходы, пока на его место не будет назначен кто-то другой. И как всегда, каждый день многие сотни бумаг требовали их подписей, а сотни вопросов ждали их воли и решения. Уже к вечеру самое меньшее половина двора переместилась в Новодевичий монастырь, и тихая обитель превратилась в самое шумное и оживленное место Москвы, куда постоянно кто-то скакал, уезжал, доставлял грамоты, куда прибывали с отчетами воеводы и бояре, наносили визиты князья и дьяки царских приказов…

Все это было, конечно, неправильно — однако Ирина Федоровна твердо стояла на своем отречении и покидать монастырь хотя бы на час решительно не желала[13]. Царский конюший повел себя точно так же и не вышел из обители даже ради того, чтобы посетить Земский собор, собравшийся семнадцатого февраля, уже на следующий день после истечения траура по усопшему царю. И в тот самый час, когда в Успенском храме патриарх Иова вышел к алтарю перед пятью сотнями посланцев всех земель и сословий, брат с сестрой вполне безмятежно кушали в общей келье толстую семислойную кулебяку с рыбой, грибами и капустой, запивая ее душистым сбитнем.

Их жизнь определилась, их судьба закончилась, и более они не испытывали никаких душевных тревог.

Патриарх Иова оперся на посох, обвел собравшихся взглядом и неспешно, с расстановкой заговорил:

— Ведомо вам всем, чада мои, что прервался род Великих князей московских, род царей русских, наших государей. Но не исчезла их семья! Великим таинством небесным, — вскинул он палец, — увязал Господь сыновей великокняжеских и девиц простых православных, сделав из двух душ, двух телес одно! Дети наши не токмо отцам, но и матерям принадлежат, ибо они есмь продолжение союза, в котором двое — одно! Посему говорю вам, что нет ближе родича усопшему государю нашему Федору Иоановичу, нежели супруга его, Ирина. А через Ирину ближайшим родственником Борис Федорович Годунов выходит, ее брат единокровный. Мужа сего вы знаете, ибо он с первого дня стал лучшим слугой государя, помогая ему во всех делах и замыслах, с ним рядом трудился не покладая рук на благо земли нашей, не жалея живота самого для величия православия. Коли своею волей и Божьей милостью изберете вы на царствие раба Божьего Бориса, ближайшего родственника усопшего государя и его верного слугу, то уверены можете быть, что правление нового государя станет таким же, как и прежнего: мирным, сытным и благополучным. Подумайте, чада мои, желаете вы что-то менять в жизни державы нашей, ныне токмо богатеющей и растущей, али готовы сии достижения порушить?

* * *

Двадцать второго февраля Москва разразилась веселым перезвоном колоколов — и Новодевичий монастырь поддержал эту радостную мелодию, еще даже не зная причины праздника. Однако в районе полудня на дороге из столицы показалась многолюдная процессия. Во главе крестного хода выступал сам православный патриарх Иова, хоругви и кресты несли епископы. За спинами священников теснились бояре в шубах и ферязях и простой люд в тулупах и зипунах. Все они, несмотря на мороз, шли с обнаженными головами.

Миновав ворота монастыря, процессия повернула к келье отрекшейся от престола государыни, патриарх со старшими иерархами и несколькими боярами вошли в дом, поднялись наверх.

Брат с сестрой молились, стоя на коленях перед образами, однако патриарх не стал ждать, ударом посоха обратив на себя их внимание:

— Я пришел к тебе, раб Божий Борис, сын Федора! Я принес тебе волю Божию, слово народа русского и выбор всех земель православных! По единодушному решению Земского собора и с благословения Божьего ты, чадо мое возлюбленное, избран правителем всего нашего православного царствия!

— Но я… я не хочу этого, отче, — мотнул головой все еще стоящий на коленях конюший. — Впервые в жизни мне легко и спокойно, отче! Моя душа чиста покоем и молитвою, мои помыслы легки и возвышенны. Я обрел свой дом, отче, и не желаю возвращаться в мирскую суету.

— Ты христианин, раб Божий Борис, — ответил ему святитель. — Долг христианина есть служение! Служение по силам, а не по желанию. Слабым дано служение в молитвах, сирым — служение в труде, достойным — служение в защите слова Божьего и земель православных! Именем Божьим я призываю тебя, раб Божий Борис, не к покаянию, а к служению! Встань и прими ношу свою! Прими державу, тебе доверенную! Оберегай ее, обороняй и расти!