Пройдя быстрым шагом несколько десятков метров, он обернулся. Монах спешил следом, но из-за невысокого роста угнаться за Кириллом не мог. Яков запыхался и утирал с невыразительного лица крупные капли пота.

«Мда, дружок. Проблемы. Хожу-то я быстро… Ладно, привыкнешь. В день человек должен проходить восемнадцать километров. Тебе только на пользу…»

— Яков, а вот эта пирамида… — начал Кирилл, и осекся. Никакой пирамиды сзади он уже не увидел. Она исчезла. Только казалось, что в лазури солнечного неба, так чудно сочетавшегося с лазурью моря, чуть видны прозрачные равносторонние контуры… Сквозь них просвечивало и играло барашками и солнечными бликами величественное море. А серая каменная дорога обрывалась почти на самом краю утеса.

Кирилл медленно пошел обратно, не обращая внимания на недоуменный взгляд монаха. Одно из двух: то, что пирамида исчезла Якову совсем не в диковинку, или… Вторая догадка оказалась верна: перед глазами Кирилла стали обозначаться контуры пирамиды, с каждым шагом прозрачность таяла и обретала плотность. Вскоре он опять стоял перед уходящей в небо откосной стеной, а дорога заканчивалась перед темным квадратным проемом.

«Чудеса… Чудеса да и только! Думаю, эта исчезающая, и вновь появляющаяся — к которой стоит лишь приблизиться — пирамида еще не самое необычное в этой земле… А это выяснится потом. Думаю впереди еще много чего такого меня поджидает…»

Кирилл взглянул на монаха, и его поразила еще одна догадка: «Ведь он стоит рядом и смотрит прямо сквозь нее… Видит он пирамиду, или нет? Ведь не заметить ее невозможно!»

— Яков, а что это за пирамида? Вы можете о ней что-нибудь сказать?

Монах смотрел недоуменно, явно не понимая, что хочет Кирилл.

— О какой пирамиде говорит господин? Я вижу только море, вот тут, — мнах указал на конец дороги, — путь на скалу заканчивается. Но если пройти по нему немного дальше, то мы окажемся в том месте, где имеет право быть лишь лорд Абигор. Мне туда ходить запрещено, а если бы и хотел, то все равно не смог бы пройти дальше этого места. И то, что я сейчас был там, — это благодаря воле лорда Абигора.

— Ясно, — сказал Кирилл, хотя на самом деле ничего не было ясно. Ясно лишь то, что он видит эту диковинную пирамиду, и вход в нее, а монах Яков нет. Вот так-то…

— Идемте Яков, я не буду торопиться.

Несмотря на кажущуюся крутизну спуск с утеса оказался достаточно ровным и удобным. Кирилл и не заметил, как они оказались в долине.

Внизу Кирилла обдал теплый ветерок, не чета тому прохладному морскому бризу, что свободно разгуливал на вершине утеса.

«Интересно, останется ли у меня этот дар: понимать чужую речь и говорить так, чтобы понимали меня? — размышлял Кирилл. — Или стоит мне выбраться отсюда в свой мир, как это чудное дарование исчезнет?» Он усмехнулся этой, в общем-то, дикой мысли. Только попал неведомо куда, не успел ни в чем разобраться, а уже думает о возвращении.

А может, то что он сейчас видит всего лишь бред? Тот спокойный бред, те же видения, что одолевают душевнобольных? Впрочем, что видят люди с помраченным рассудком, Кирилл не знал. Так что сравнить не с чем. Единственное в чем он твердо был уверен, это то, что у него не белая горячка, в народе именуемая ласковым словом — белочка.

Насколько слышал Кирилл, в белочке не ощущается того спокойствия и умиротворения, что овладевало им сейчас. В белой горячке народ мечется и видит всякую жуть и непотребство. В ней мозги клинит так, что небо с овчинку кажется. А тут же небо голубое, бездонное. И никаких страхов Кирилл не ощущал. Это первое. А второе — Кирилл выпивал редко, немного и только качественные напитки, а не ту бодягу, что льется на несчастную Россию.

Кирилл поймал себя на мысли, что предложи ему вернуться обратно, он всеми силами станет этому противиться. Что-то возвращаться нет ни малейшего желания. Ведь он попал в сказку. А часто ли люди попадают в сказку? Нет. Большинство — никогда. Люди тянут лямку рабочей скотинки, не задумываясь о будущем. Рабочая скотинка — это так, образно. Неважно, откуда ты смотришь на мир: из иллюминатора собственного лайнера или сквозь грязное стекло общественного транспорта. Главное — ты обязан что-то делать, выполняя порой никчемную, никому не нужную работу. Надо работать. Работать изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Работать всю свою короткую жизнь, ни о чем не задумываясь, не видя, как прекрасен мир.

А когда бьет последний час, и, помахивая зазубренной косой, приходит курносая в погребальном саване, то люди начинают судорожно цепляться за жизнь.

Неважно как! Неважно зачем! Но надо пожить еще чуть-чуть, хоть немного, хоть самую малость!..

Людям некогда смотреть по сторонам. И сказка, в которую, возможно способен попасть каждый, проходит стороной. Впрочем — это не их вина. Просто надо жить и выживать. Такова жизнь. Мир давно поделен на черное и белое. Середины нет. Есть богатые. Есть бедные. Но и те и другие должны пахать, пахать и пахать, чтоб выжить, что снова и снова заработать немного (или много, у всех свой критерий) денег. Ведь что ни говори, а определенное их количество дает какую-то иллюзорную свободу. И свободу мыслить, и свободу действий в том числе…

Кирилл шел, с любопытством оглядывался, впитывая и запоминая каждую мелочь, и продолжал размышлять.

«Дорого бы дали разного сорта мутновидящие, чтоб попасть на мое место. Если подумать, то, что они могут, мутновидящие? В лучшем случае запарить клиенту мозги так, чтоб он сам иносказательно, жестами, мимикой выложил свои пожелания, а прозорливая повитуха выдала обратно то, что он хотел бы услышать. Для этого особых мозгов не надо. Только основы психологии. А вот попади сюда одна из очередных потомственных клуш-целительниц, чьими толстыми ряхами заполнены страницы сайтов и бесплатных газетенок, так еще неизвестно, чтоб с ней стало! Что они могут? В лучшем случае состряпать на колене очередную околомедицинскую книжонку, что в народе прозвали метким словом — „клизьма“. Моча туда! Моча сюда! „Пейте по утрам натощак или на ночь перед сном, и будет вам щастье!“ Добро бы изысканный коньяк предлагали. Мол, по утрам и вечерам принесет неоспоримую пользу. Тут бы все с ними согласились. А тут… Они вообще людей за идиотов держат, всерьез рассуждая о пользе глистов. А ведь кто-то покупает эту книжную муть, и — главное! — попунктно следует дурацким советам! Так попади сюда такая целительница, так вся ее дурацкая атрибутика: хрустальные шары и наговоренные хреновины полетят к черту! Повитухи тут точно бы дуба дали, еще там, в круглом зале, увидя лорда Абигора! — Кирилл развеселился от этой мысли. — А колдуны каких-то там астральных академий? Те, что пучат с фото безумные глаза пекинеса? Вот бы их сюда! Чтоб заткнулись раз и навсегда, и больше не лезли в божий промысел! Не их собачье дело — вмешиваться в дела Создателя!..»

При последней мысли Кирилл неожиданно остановился и хлопнул себя по лбу.

— Да что ж это такое! Что за хрень! Вот же ж память!

Со всеми этими только что увиденными диковинами и красотами, он совсем забыл о своей собаке — кавказской овчарке Шейле! Где она? Поводок в кармане, а собака? На прогулке-то, он ведь с ней был. И первая мысль, после того как он стараниями лорда очухался, была о ней. Впрочем, лорд Абигор, кажется, говорил, что с собакой все в порядке. В порядке-то в порядке, Кирилл теперь уже ни на йоту не сомневался в словах рыцаря, но все-таки лучше, когда любимица вышагивает рядом.