– А ты?

В ее глазах читалась тревога. Что, кстати, не мешало ей обижаться. Странное сочетание.

– А у меня тут дела, – мягко сказал я. – И если ты увяжешься за мной, погибнут остальные.

Тревога за меня в ее глазах потухла. Осталась одна обида.

– Ну и ладно, – сказала она – и первой шагнула к дыре в трубе конвейера.

Потенциальные жертвы фабрики смерти никак не реагировали на то, что мы освобождаем их от оков и вытаскиваем наружу. Полностью индифферентные, безволосые тела с бессмысленным взглядом.

– Лежать, – сказал Рус – и трое освобожденных покорно опустились на пол, после чего сразу свернулись в позу эмбриона, подтянув колени к подбородку. Это меня, кстати, тоже покоробило – люди ведь, не собаки… Но Бельский словно чувствовал, что у меня на душе.

– Они понимают только простые команды, командир, – сказал он. – Они только с виду люди.

Его слова меня не убедили. Но сейчас была не та обстановка, чтобы вести беседы о нравственности и человечности. Тем более, что последний термин к нам уже, в общем-то, не относился.

Девчонки, ставшие вдруг на удивление послушными, уже лежали в вагонетках.

– Как утилизируют отходы? – спросил я тихо, чтобы они не слышали.

– В конце цеха шнековые мясорубки, – так же тихо ответил Бельский.

– Идею понял?

– Конечно. Все сделаю, командир.

– Удачи, комотд.

Да, сейчас Рус снова был командиром, от действий которого зависела судьба маленького девчачьего отделения – и моя индивидуальная судьба в том числе. Пока вагонетки будут тащиться по конвейеру, думаю, он успеет проорать девчонкам, что от них требуется, – мы-то за годы совместной службы научились понимать друг друга с полуслова, особенно в боевой обстановке. Скоро, глядишь, с полумысли начнем – если выживем, конечно…

Для того, чтобы вагонетки начали двигаться, требовался последний штрих.

Нож второго изуродованного манипулятора пригвоздил колесо одной из вагонеток к рельсе. Его я и срезал мечом вместе с колесом, после чего располовинил вагонетку и сбросил куски дырявого металла с рельсов, освобождая путь.

Вагонетки неуверенно дернулись – и поехали вперед, увозя недорезанных лысых негуманоидов и Руса с девчонками, лежащих на платформах в позах египетских фараонов – руки скрещены, ноги вместе.

«Что ж, удачно вам прокатиться», – подумал я.

И побежал.

Мимо изуродованного робота-убийцы, все еще гудящего и дергающегося, вдоль длиннющих труб конвейера смерти, навстречу терам вооруженных носферату, которых я уже мог разглядеть.

И которые, заметив меня, начали стрелять почти одновременно.

Не сказать, что они стреляли плохо. Тем более что в двенадцать стволов можно положить любую цель, как бы хорошо она ни умела бегать. Просто носферату хотелось покуражиться. Деться цели, то есть мне, было некуда, патронов у них было навалом, поэтому они палили от бедра, растянув в глумливых улыбках клыкастые пасти. Ведь это так круто – срезать очередью на бегу хомо, который доставил им такую массу хлопот.

Поэтому хомо приходилось не на шутку напрягаться, предугадывая, в какую сторону повернется очередной ствол. Я был слишком голоден для того, чтобы затормозить личное время, и слишком измотан, чтобы выискивать в себе какие-то особенные способности. Я просто метался, как драный кот, то рыбкой ныряя за прозрачные трубы, то несясь по ним бегом, то по-пластунски утюжа брюхом бетон – и мне пока что везло. Но я чувствовал – везения этого мне хватит ненадолго. Всему на свете бывает предел, и мой предел был где-то рядом. Когда измотанное донельзя голодом и недосыпом тело вдруг совершает одну-единственную ошибку. Когда ты понимаешь, что ноги вдруг отказываются подчиняться командам мозга, и ты цепляешься носком ботинка за угол крепежной стойки, и падаешь на бетон, обдирая ладони и пытаясь удержать в руке меч, неожиданно ставший слишком тяжелым.

А потом ты понимаешь, лежа на полу, что не случайно ни одна пуля не задела тебя, пока ты носился по цеху как бешеный волчара, преследуемый егерями. Что вампиры просто загоняли в угол слишком ценного хомо. И им это удалось.

Я медленно перевернулся на спину и так же не спеша поднялся. Отряхнул куртку и штаны, потом взял меч в обе руки и представил, как он плавится от тепла моих ладоней и медленно вливается в них двумя тягучими струями.

Черт! Это оказалось очень больно! Гораздо больнее, чем манипуляции с двумя мечами. Напоследок, перед тем, как скрыться во мне, меч явственно рыгнул, сплюнув (иначе не скажешь!) на пол чем-то зеленым.

Но самое болезненное было впереди!

Осознав, что красивая гарда мне больше без надобности, пиявка Газира обиженно хлопнула глазками, разинула пасть – и шустренько ввинтилась мне под кожу правого предплечья. Я невольно застонал от раздирающей боли, хотя терять лицо перед приближающимися носферату в мои планы не входило. Кожа на руке мгновенно вздулась, под ней явственно обозначился спиралевидный браслет толщиной с два пальца. Обозначился – и опал, словно пиявка вдруг стала плоской. А на коже медленно проступил симпатичный рисунок, похожий на наколку, изображающую маленькую змею, обвившую мое предплечье, и довольная мордочка этой змеи, напоминающая интернетовский смайлик.

– И правильно, – сказал один из носферату, самый крупный и, наверно, самый авторитетный в шайке. – Зачем тебе меч, Охотник, когда ты сам стал добычей?

Остальные вампиры довольно заржали. Совсем как довольные жизнью люди, отхватившие неожиданно для себя солидный куш.

– Ты прав, кровосос, – ответил я. – Мне не нужен меч, и ты победил. Так подойди и возьми добычу, если смелости хватит. Давай один на один. Без магии крови. Человек против нечисти.

Помнится, как-то Папа Джумбо говорил, что твари не любят, когда их называют нечистью. И он не наврал.

У носферату аж бородавки на башке гноем налились. Кто-то навел на меня автомат, явно решив, что хрен с ним, с призом, найдем как отбрехаться от начальства. Но у большинства полезли наружу когти и клыки, да так быстро, что мне стало не по себе – уж больно жуткие хари наступали сейчас на меня толпой, шипя и брызгаясь желтой слюной.

И это было хорошо. Потому что в ярости они не видели, что творилось у них за спиной. И за собственным шипением и клацаньем зубов, а также за лязганьем работающих механизмов не расслышали, как позади них взорвалась под ударами изнутри труба конвейера. Из которой, трансформируясь на бегу, выскочили три фигуры.

– Ну давай, тварь бородавчатая, иди сюда! – заорал я, сжимая кулаки и раздирая рот в крике. – Давай!

Главное, чтобы никто из них не оглянулся…

Вожак-носферату отбросил в сторону автомат – и прыгнул. Я метнулся ему навстречу.

А сзади в его отряд врезались крылатый воин с двумя костяными мечами, растущими из рук, валькирия в серебристой одежде с плащом из волос за спиной и стальными когтями на руках и белая волчица-ликан с горящими от ненависти глазами.