— Но остальные — этот Китченер, этот дьявол Милнер.

— Они — другие люди, — произнес Син.

— Но ты сражался вместе с ними! — обвинил его Лероукс.

— В жизни я делал много глупостей, — признал Коуртни. — Но я многому и научился.

— Что ты сказал? — спросил Жан-Поль, и Син заметил, что в его глазах появилась надежда. «Я должен говорить осторожно, очень осторожно», — думал Син. И он глубоко вздохнул.

— На данном этапе твои люди разбиты, но живы. Если вы продолжите борьбу, британцы вас уничтожат. А если вы сейчас остановитесь, они уйдут.

— И ты тоже? — потребовал ответа Лероукс.

— Нет.

— Но ведь ты британец! Значит, ты и тебе подобные останутся.

Вдруг Сии усмехнулся. От этой неожиданной усмешки Лероукс растерялся.

— Разве я не похож на вас? — спросил Син по-голландски. — И как отделить половину британской крови Дирка от половины крови буров?

Сбитый с толку, Лероукс долгое время смотрел на Коуртни, потом опустил глаза и стукнул палкой об пол.

— Решайтесь, ребята, — продолжал Син. — Кончайте дурить. Нам с вами многое предстоит сделать.

— «Нам с вами»? — с подозрением переспросил генерал.

— Да.

Лероукс расхохотался:

— Ты славный парень!

— Я подумаю о твоих словах. — Син, хохоча, поднялся с кровати.

— Я уверен в этом. — Жан-Поль снова протянул руку, и Син пожал ее. — Я приду поговорить с тобой еще. — Лероукс резко повернулся и пошел, хромая и громко стуча палкой.

Жан-Поль сдержал слово. Он вернулся через час. И они продолжили. Через два дня после капитуляции буров он привел мужчину.

И хотя Жан-Поль был выше незнакомца на четыре дюйма, мужчина не производил впечатление слабака.

— Син, это Жан-Христиан Нейманд.

— Я рад, что не встречался с вами раньше, полковник Коуртни. — Нейманд говорил высоким, властным голосом. Он прекрасно владел английским, так как получил образование в Оксфорде. — А ты что об этом думаешь, громила? — так он по-дружески звал Жан-Поля.

— Ты прав, из тебя могли бы сделать отбивную. Син с интересом изучал Нейманда. Хотя от тягот войны его плечи стали мускулистыми, а походка военной, лицом он походил на ученого с поседевшей бородой. Как ни странно, но кожа у него была гладкой, как у юноши, а голубые глаза напоминали небо над Толедо в ясный день.

Он был очень любознателен, и Сину потребовалось немало времени, чтобы ответить на все вопросы. Через час командиры буров засобирались.

— А что теперь вы будете делать?

— Я должен ехать домой, — ответил Коуртни. — У меня есть ферма, сын. Скоро, возможно, будет и жена.

— Желаю счастья.

— Это пока не точно, — признался Син. — Она об этом еще не знает.

Жанни Нейманд улыбнулся:

— Ну, тогда я желаю вам удачи! И побольше сил для новой жизни. — Вдруг он стал серьезным. — А еще мы должны восстановить то, что разрушила война. — Он поднялся с кровати вместе с Жан-Полем. — Нам еще долго нужны будут хорошие люди. — Нейманд протянул руку, и Син пожал ее. — Мы снова встретимся. Я очень на это рассчитываю.

Поезд ехал мимо временных полевых складов. Син смотрел в окно на знакомое небо Йоханнесбурга и размышлял, почему этот нелюбимый город каждый раз так притягивает его. Ему казалось, что он связан с ним эластичной пуповиной, которая, позволяя ему отойти на какое-то расстояние, всегда возвращает обратно.

— Два дня, — пообещал он себе. — Я пробуду там ровно два дня. Этого вполне достаточно, чтобы добиться отставки у старика Ачесона и попрощаться с Канди. Потом я поеду на юг в Ледибург, а этот город пусть катится ко всем чертям.

Примерно в полдень раздалась сирена в одной из шахт и тут же загудели другие рудники. Они завыли, будто стая голодных волков. Шахты, заброшенные во время войны, снова действовали, а черный дым, валивший из труб, пачкал небо и темным туманом плыл к вершине горы.

Поезд замедлил ход и наконец остановился у платформы Йоханнесбурга.

Син снял багаж с полки, поднял его над головой и передал через открытое окно Мбеджану. И хотя он совершенно поправился, но от пупка шел неровный шрам, напоминающий о ранении. Возбужденный, он вышел на платформу, дав себе слово беречь живот.

Извозчик вез их по мостовой к штабу Ачесона. Син оставил Мбеджана сторожить вещи, а сам, пройдя через многолюдный коридор, поднялся по лестнице на второй этаж.

— Добрый день, полковник. — Дежурный сержант немедленно узнал его и вскочил со стула так поспешно, что опрокинул его.

— Добрый день, Томпсон. — Сина все еще смущало, когда к нему обращались по званию.

Томпсон расслабился и дальше продолжал не по уставу:

— Как вы, сэр? С огорчением узнал о том, что вы были ранены в живот.

— Спасибо, Томпсон, теперь хорошо. Майор Петерсон здесь?

Петерсон искренне обрадовался, увидев его. Он заботливо осведомился о здоровье Сина, так как ранения в живот относятся к очень серьезным. Коуртни заверил его, что все в порядке.

— Выпейте чаю. Сейчас наш старик занят, но через десять минут он вас примет. — И он попросил Томпсона принести чаю. Потом снова вернулся к обсуждению раны Сина. — Большой шрам, старина? — поинтересовался он.

Син расстегнул ремень и вытащил рубашку из штанов.

Петерсон вышел из-за конторки и стал изучать волосатый живот полковника с близкого расстояния.

— Очень аккуратно. Они чертовски хорошо поработали. Я тоже был ранен в Омдурмане. Один из ублюдков проткнул меня копьем. — И он в свою очередь обнажил безволосую грудь.

Из-за учтивости Син разохался и стал качать головой, глядя на крохотный шрам у соска, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления. Потом они обсудили шрам на голове Петерсона.

— А вот еще — было чертовски больно! — Он расстегнул ремень и приспустил штаны.

В этот момент двери неожиданно открылись.

— Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? — вежливо осведомился генерал Ачесон.

Смутившись, они стали поспешно одеваться. Когда Ачесон понял, почему офицеры были не совсем одеты, ему стоило большого труда удержаться и не принять участия в демонстрации своих болячек. Он повел Сина в кабинет и предложил сигару.

— Ну ладно, Коуртни. Надеюсь, вы готовы к новым поручениям?

— Напротив, я решил послать эту работенку к черту.

— Думаю, все можно будет устроить. Я распоряжусь, чтобы казначейство разобралось с делами. И велю Петерсону заняться твоими бумагами. — Ачесон кивнул.

— Я хочу уехать завтра, — настойчиво произнес Син, и Ачесон улыбнулся: