Едва ли нужно описывать, сколь сокрушительным ударом стало его решение для нас обоих. Скажу только, что после бурного объяснения с отцом Аннетта подчинилась его власти, бросила учебу в художественной школе и надолго уехала гостить к своей тетке в одну из южных провинций. А для меня жизнь в Париже, где теперь на каждом шагу преследовали видения из прошлого, стала невыносимой. Я перебрался в Лондон, получив работу в фирме «Грир и Худ», производителей печатной рекламной продукции с Флит-стрит. Имея постоянное жалованье, а в свободное время делая иллюстрации для «Панча» и других популярных изданий, я вскоре обнаружил, что мой ежегодный доход превышает тысячу фунтов. Теперь я смог удовлетворить одну из своих амбиций – купить виллу в пригороде и небольшой двухместный автомобиль, чтобы ездить на работу в центр столицы. Это поместье, названное «Сен-Мало», располагается близ Брента по Грейт-Норт-роуд. Там я обосновался совершенно один, если не считать приходящей экономки – женщины почтенных лет. Огромный чердак дома я переделал в мастерскую, где начал делать эскизы к давно задуманной мною большой картине.

Но не успел я прожить на новом месте и месяца, как очень серьезно заболел воспалением легких. Мартин, врач, живший поблизости, занялся моим лечением, и так родилась дружба, результатом которой и стало ваше сегодняшнее появление здесь.

Года два я вел уединенный и монотонный образ жизни, но однажды утром меня ожидал приятный сюрприз в лице появившегося у меня на пороге старинного приятеля Пьера Боншоза. Он рассказал, что сделал успешную деловую карьеру, и руководство фирмы приняло решение назначить его своим постоянным представителем в Лондоне. Поведал он мне и о том, как после года «тоски и хандры» его кузина Аннетта исполнила желание отца и стала женой мсье Буарака, богатого промышленника. Пьер виделся с ней по дороге через Париж, и, по его словам, она выглядела вполне счастливой.

Я снова сблизился с Боншозом, и следующим летом – то есть два года назад – мы с ним совершили продолжительный пеший поход по Корнуоллу. Мне необходимо упомянуть об этом, потому что тогда рядом с Пензансом произошел инцидент, глубоко повлиявший на наши с Пьером дальнейшие отношения. Мы решили искупаться на пустынном берегу между скалами, и когда я вошел в воду, меня подхватило мощным потоком отлива, и вопреки всем моим усилиям, я понял, что не справлюсь и скоро окажусь унесенным в открытое море. Услышав мои отчаянные крики, Боншоз бросился в воду, доплыл до меня и с огромным риском для собственной жизни помог выбраться на сушу. И хотя он отнесся к этому эпизоду с легкомысленным юмором, я не мог забыть опасности, которой подвергался он сам, спасая меня. Мною овладела мысль, что я теперь нахожусь в долгу перед ним и буду рад возможности как-то отблагодарить.

Хотя, как я упомянул, моим постоянным пристанищем стали окрестности Лондона, я никогда не забывал и о Париже. Сначала изредка, а потом все чаще стал возвращаться туда, чтобы проведать друзей и быть в курсе событий, происходивших в художественных кругах Франции. Около восьми месяцев назад, во время очередного такого визита, я совершенно случайно заглянул на выставку произведений знаменитого скульптора. Там, по чистой случайности, встретил человека, разговор с которым весьма заинтересовал меня. Он оказался страстным собирателем скульптуры малых форм и был подлинным знатоком вопроса. Мне он сообщил, что его коллекция ныне стала одной из крупнейших в мире, а поскольку я высказал неподдельный интерес, то получил приглашение тем же вечером отужинать в его доме и осмотреть собрание.

Я приехал и был представлен супруге владельца дома. Можете вообразить себе мои чувства, мистер Клиффорд, когда ею оказалась не кто иная, как Аннетта. От неожиданности мы ни словом, ни жестом не выдали нашего прежнего знакомства. Хотя, я уверен, не будь мсье Буарак столь поглощен мыслями о своей коллекции, он непременно заметил бы наше взаимное смущение. Впрочем, когда первый шок от узнавания прошел, я понял, что ее присутствие больше не волнует мне кровь. Она по-прежнему вызывала у меня глубочайшее восхищение, но моя одержимость ею пропала без следа. Былая любовь ушла безвозвратно. А по ее поведению и манере держать себя стало ясно: чувства Аннетты ко мне претерпели такую же метаморфозу.

Мы с мсье Буараком стали добрыми приятелями, связанные поначалу моим интересом к его коллекции, и потом я не раз принимал его приглашения заглянуть в гости всякий раз, когда оказывался в Париже.

Это, мистер Клиффорд, все, что я мог бы назвать преамбулой к моей истории. Боюсь, я не проявил при этом полной беспристрастности, но постарался изложить факты как можно яснее.

Адвокат с серьезным видом кивнул.

– Ваши показания пока звучат предельно ясно. Будьте любезны, продолжайте.

– Теперь перейду к событиям, связанным с бочкой, а значит, и к происшедшей трагедии, – вновь заговорил Феликс. – Думаю, будет лучше выстроить мой рассказ в хронологическом порядке, хотя от этого он станет несколько отрывочным.

Мистер Клиффорд снова отреагировал наклоном головы, и его собеседник возобновил изложение своей истории.

– В субботу тринадцатого марта я пересек канал и оказался на выходные дни в Париже, чтобы вернуться назад утром в понедельник. В воскресенье после обеда мне пришло в голову заглянуть в кафе «Золотое руно» на рю Руаяль. Там я застал многочисленную группу людей, с большинством из которых был знаком. Разговор шел о французских государственных лотереях, и один из них, мсье Альфонс Ле Готье, неожиданно обратился ко мне: «Почему бы нам немного не позабавиться вместе с тобой? Давай сыграем». Сначала я хотел лишь посмеяться над подобной идеей, но потом согласился рискнуть совместно с ним тысячей франков. Всю организацию он брал на себя, а если выпадет выигрыш, мы договорились честно поделить его поровну. Я отдал ему свои пятьсот франков, а потом, решив, что этим все и закончится, напрочь забыл о лотерее.

Через неделю после возвращения в Англию меня посетил Боншоз. Я сразу понял, что у него неприятности, и вскоре выведал подробности случившейся с ним беды. Как выяснилось, он вконец проигрался за карточным столом, и чтобы покрыть долг, обратился к ростовщикам, которые теперь требовали своевременного возвращения выданных ему ссуд. Отвечая на мои настойчивые расспросы, он объяснил, что сумел отдать все занятые деньги, кроме одного займа в размере шестьсот фунтов. Все возможные источники средств он к тому моменту уже исчерпал, и если не найдет нужной суммы к тридцать первому марта, то есть примерно за неделю до срока оплаты, его репутации в деловом мире придет конец.

Меня его рассказ привел в сильнейшее раздражение, поскольку я уже дважды выручал его в подобных ситуациях, и он давал мне слово больше никогда не садиться за игру. Я понимал, что не должен больше разбрасываться деньгами, но наша дружба и неоплатный долг перед ним за спасение моей жизни не позволяли мне бесстрастно смотреть, как он идет ко дну. Словно прочитав мои мысли, Боншоз заверил меня, что пришел не умолять о помощи, сознавая, как много я уже сделал для него – гораздо больше, чем он заслуживал. Потом рассказал, что написал Аннетте, сообщив ей о своем прискорбном положении и попросив дать ему денег не просто так, а одолжить, обещая выплатить четыре процента комиссионных. Я серьезно поговорил с ним, не обещал немедленной помощи, и попросил держать меня в курсе своих злоключений. Но, ничего не сказав ему, принял решение непременно выплатить эти шестьсот фунтов, чтобы не допустить его окончательного падения.