— Мужчины часто поступают не слишком красиво, — сказал я.

— Я это знаю, Билл, знаю. Просто еще никто никогда не поступал так со мной, вот и все. Поэтому я и решила, что должна у него спросить. Я хотела быть храброй — войти в гостиную, выключить телевизор и задать ему прямой вопрос. В тот вечер я приготовила очень вкусную паэллу[25], так что мне было чем швырнуть ему в лицо! — Впервые за все время Элисон улыбнулась. — Я даже взяла прихватку и попыталась поднять блюдо, чтобы узнать, достаточно ли оно тяжелое, но потом мне пришло в голову, что я могу испортить ковер.

— Он не догадался, что ты на него рассердилась?

— Нет. Когда я принесла ужин в гостиную, он даже не смотрел телевизор, а стоял у окна и грезил о своей Офелии или как ее там…

— Откуда ты знаешь?

Элисон не ответила. Вместо этого она налила себе еще одну порцию виски и поднесла бокал к губам. Когда она снова опустила его на стол, выражение ее лица было уже другим, горькое разочарование сменилось прятавшимся за ним желанием. Внезапно я осознал, насколько тихо было вокруг. В Кубинский зал не проникали обычные ресторанные звуки — гудение пылесоса, болтовня официанток, звон ножей и вилок на кухне.

— О Билл!.. — прошептала Элисон, откидывая назад упавшие на глаза волосы. — Я действительно не знаю…

Глядя на нее, я окончательно убедился, что она принадлежит к женщинам, которые не стыдятся своей сексуальности. То, что Элисон обсуждала одного мужчину с другим, вовсе не означало, что она отдает предпочтение одному из двоих. Мужчина — любой мужчина — был явлением временным; постоянным было лишь желание, невыносимым — одно лишь одиночество. От мужчины требовалось на какое-то время — на месяц, на ночь — вписаться в существующий на данный момент порядок вещей, в изменчивое представление Элисон о самой себе. Подобная черта в характере женщины одновременно и опасна, и привлекательна. Будучи мужчиной, вы видите, что ваша подружка готова быстро забыть своего последнего кавалера, и это не может вас не воодушевлять. Вы понимаете, что она способна на всесокрушающую, не ведающую преград страсть, которой не помеха даже собственная безграничная природа. Это, в частности, означает, что и вы сами будете так же скоро забыты, но это произойдет потом — потом и после.

Я до сих пор жалею, что не сказал всего этого тогда — в те несколько секунд, пока мои мысли были четкими и ясными. Но я промолчал. Я просто смотрел, как Элисон поднимает глаза и глядит на меня почти с вызовом, как ее рассеянное желание превращается в нужду, в болезненную потребность, которая, в свою очередь, могла превратиться во что угодно. Я видел, как губы Элисон чуть изогнулись, приобретя немного жестокое, почти неприятное выражение. Но она вдруг закрыла глаза и тяжело вздохнула.

— Билл? — прошептала она, и ее брови слегка приподнялись в ожидании. — Иди сюда…

Я шагнул к ней, и Элисон протянула руку, которую я взял в свои. Она несильно пожала мне пальцы, и на губах у нее появилась легкая улыбка. Голову она опустила так, что упавшие вперед волосы скрыли от меня ее лицо. Это было приглашение дотронуться до нее, что я и сделал, одной рукой лаская ее твердую, гладкую шею. В какой-то момент мои пальцы скользнули ей за ухо, и Элисон еще раз вздохнула и посмотрела на меня. Это был тот же взгляд, каким несколько дней назад она одарила Джея Рейни, — тот же, а не такой же, не копия, а оригинал — чуть распутный, зовущий, ласковый. Я чувствовал идущий от нее легкий запах виски — еще одно свидетельство сладостной эйфории, в которой она пребывала. Я ясно понимал, что в эти мгновения Элисон хотела не меня конкретно, и вообще никого: не Джея и не обязательно мужчину. Она просто хотела. Как мы все, как любой из нас… Она хотела и нуждалась, а я… я просто оказался под рукой. Она готова была отдаться кому угодно и чему угодно, и единственным условием было взаимное забвение. Элисон достигла точки, когда возможно было все. Таких моментов в ее жизни было множество, и — я не сомневался — будет еще и больше; вся линия жизни Элисон состояла из таких вот точек.

Тем временем Элисон в ожидании закрыла глаза и слегка приоткрыла рот, и — вопреки себе самому, вопреки всему, что я знал, что меня беспокоило и смущало (в конце концов, я сам слишком долго был одинок, к тому же с того времени, когда какая-нибудь женщина хотела моей любви, минула не одна геологическая эпоха), я медленно наклонился и прижался губами к ее губам.

Это был долгий и крепкий поцелуй, влажный и пахнущий виски, но в конце концов, действуя как можно мягче, я прервал его. Элисон улыбнулась и пробормотала «спасибо» одними губами, потом снова опустила голову, и я понял, что очередная вершина в ее жизни осталась позади.

— Ты, случайно, не помнишь, — спросил я как можно небрежнее, — что у Джея было запланировано на сегодня?

— Вообще-то помню… Один или два раза в неделю он посещает какое-то место, которое называется Ред-Хук.

— Ред-Хук[26]?

Она зябко повела плечами.

— Звучит ужасно, правда?… Напоминает мне наше хранилище — как будто Джей висит на окровавленном крюке. Если я ничего не перепутала, как раз сегодня после обеда он собирался туда. В принципе, я не против, лишь бы он не встречался там со своей мисс О, кем бы она ни была, шлюха… В нашей части Бруклина много баров с самыми странными названиями. А может, Ред-Хук как-то связан со строительным бизнесом…

Но она ошибалась. Я хорошо знал, где находится спортивный зал Ред-Хук — потому что в одну дождливую субботу ездил туда со своим сыном.

Между тем Элисон понемногу приходила в себя, и я чувствовал, что сейчас самым правильным было бы оставить ее одну, а самому отправиться на поиски Джея.

— Ну хорошо, Элисон… — Я встал.

— Подождите минуточку, мистер Уайет!..

— Что?

Она схватила меня за руку и слегка потерла костяшки пальцев.

— Я должна кое-что тебе сказать.

Если бы где-нибудь поблизости была кровать, сейчас мы бы уже лежали в ней, и плевать на Джея.

— Говори, я слушаю.

— Ты должен пообещать мне одну вещь.

— Какую?

— Обещай, что не будешь судить сгоряча.

— Судить о чем?

— О том, что мы делаем.

— Кто это — «мы»?

— Ты не хочешь узнать — что?

— Кто, что… Хочу.

— Узнаешь.

— Когда?

— Сегодня вечером. — Она заглянула мне в глаза. — В Кубинском зале.

— Сегодня вечером?

— Ха говорит, что готов.

— Так скоро?! — удивился я.