были возобновлены богослужения, вновь закрывались германской администрацией. Так, под Брянском церковь, открытая местными жителями без согласования с немцами, была закрыта. Свои действия оккупанты объяснили тем, что «большевики в этом храме имели склад, а местные жители его разграбили. Нельзя начинать святое дело, возрождение храма с тяжкого греха воровства!»[508]. Согласно упоминавшимся сентябрьским 1941 г. директивам Гитлера, все материальные затраты на содержание культовых зданий ложились на плечи местного населения. Оккупанты чаще всего ограничивались демонстративной передачей верующим некоторых церковных ценностей, как, например, Тихвинской иконы Божией Матери.

С 1943 г. уже во многих германских официальных документах ясно чувствовалось сомнение в правильности ряда аспектов выбранного курса церковной политики. Поэтому идеологи рейха неоднократно выражали удивление, какое значительное место заняла Русская Церковь в патриотическом движении в Советском Союзе. В бюллетене полиции безопасности и СД от 7 мая 1943 г. указывалось: «Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальные дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников»[509].

Германские властные структуры внимательно следили за изменением религиозной ситуации на советской территории. Так, в одном из архивных дел фонда OKX содержатся подробнейшие материалы о церковной жизни в СССР за июнь 1944 – март 1945 гг.[510] Встреча И. Сталина с руководителями Русской Церкви в сентябре 1943 г. и последовавшее за ней резкое улучшение положения религиозных организаций в СССР заставляли германские власти предпринимать какие-то контрмеры. Конечно, влиял и военный фактор – страшные поражения на Восточном фронте вынуждали искать дополнительные средства борьбы, в том числе активное использование Церкви.

Некоторые изменения произошли в конце 1943–1944 гг. Желая противодействовать советской пропаганде, РСХА, с согласия Партийной канцелярии, само выступило инициатором проведения серии конференций православных архиереев, таким образом, заметно активизируя церковную жизнь. Первоначально оказалась допущена 8–13 октября 1943 г. в Вене конференция иерархов Зарубежной Русской Православной Церкви, отношение к которой с 1941 г. было очень настороженным и недоброжелательным. А затем в марте – апреле 1944 г. состоялась целая серия подобных конференций: две в Варшаве – епископов Автокефальной и Автономной Украинской Церкви, в Минске – иерархов Белорусской Церкви и в Риге – духовенства Прибалтийского Экзархата Московской Патриархии. Возглавлял их организацию и проведение руководитель группы IVА РСХА штурмбанфюрер СС Нейгауз. Работники РМО несколько скептически относились к пропагандистской эффективности таких конференций, но включились в их подготовку. Так, во время переговоров 7 марта 1944 г. руководителя политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» Трампедаха с Нейгаузом и берейхслейтером Партийной канцелярии Шмидт-Рёмером, последние убеждали его, «что религиозно-политическая пропаганда Православной Церкви СССР на Балканах, особенно в Болгарии, приводит к очень заметному росту доброжелательного восприятия Советского Союза и что необходимо предотвратить это антибольшевистскими заявлениями Русских Православных Церквей»[511]. На практике эффективность этих архиерейских конференций оказалась очень небольшой.

В свете новых обстоятельств у некоторых представителей гражданской администрации на оккупированных территориях СССР даже появилась идея создания из представителей различных течений Русского православия единой влиятельной Церкви в качестве сильного врага Московской Патриархии. В частности, упоминавшийся ландесдиректор Трампедах 10 мая 1944 г. писал в РМО: «После смерти Экзарха существует возможность отделения от Московского Патриархата и соединения всех Русских Православных Церквей в областях германского господства»[512]. Но работники РМО остались неизменны в своей враждебности и страхе перед сильной Русской Церковью. 19 мая К. Розенфельдер в ответной телеграмме Трампедаху сообщил: «Объединение Православных Церквей Остланда и Украины было бы возможно только под русским знаком и поэтому неисполнимо»[513].

В начале 1945 г. – последние месяцы войны РМО церковными делами занималось мало. В то же время они продолжали привлекать внимание Партийной канцелярии. Так, 29 января М. Борман написал министру пропаганды Геббельсу о том, что по поводу выборов нового Московского Патриарха (Алексия I)ни в прессе, ни в радиопередачах не должна высказываться никакая точка зрения[514]. Выборы пытались замолчать, так как для контрпропаганды просто не было аргументов.

Действия нацистов перед отступлением из оккупированных областей – массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей – говорили об их враждебности православию. Свидетельств намеренного разрушения и осквернения ими церквей очень много. Например, в рапорте благочинного Ленинградской епархии протоиерея Н. Ломакина митрополиту Алексию от 24 февраля 1944 г. говорилось о положении в Новгороде в период оккупации: «Чего только не устраивали немцы и испанцы в этих домах Божиих, освященных вековыми молитвами! Во что только не превращали наши святыни! Казармы, уборные общего пользования, склады овощей, кабаре, в немногих случаях грязные лазареты, наблюдательные пункты, конюшни, гаражи, дзоты, штабы военчастей – все что угодно – только не дома молитвы. А разбросанная в изобилии по храмам порнографическая «литература» немцев и испанцев, бесстыжие фотоснимки и беззастенчивая «акварель» на стенах храмов, исторических памятников и общественных зданий, устройство уборных, вонючих овощехранилищ и конюшен в святых алтарях дополняет жуткую картину морального разложения горе-победителей, недавних всеарийских «хозяев» города». Попирая чувства верующих, комендатура Новгорода 1 мая 1943 г. издала приказ: «В церковь разрешается ходить только с пропуском, который дается на несколько человек»[515]. Только в Ленинградской области нацисты уничтожили 44 храма.

Всего же, согласно отчету Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов от 30 декабря 1945 г., они разрушили и повредили 1670 православных церквей, 69 часовен и 1127 зданий других религиозных культов. В отчете приводятся конкретные примеры, главным образом по Северо-Западу России: «Огромным разрушениям подверглись монастыри: Ново-Иерусалимский и Иосифо-Волоколамский в Московской области, Тихвинский в Ленинградской области, Антониев, Хутынский, Зверин, Деревяницкий и другие монастыри Новгорода. Знаменитая церковь в Новгороде Спаса Нередицы постройки ХII в. превращена в развалины. Разрушены и сильно повреждены здания, входящие в ансамбль Новгородского кремля, в том числе церковь святого Андрея Стратилата, Покровская церковь, звонница Софийского собора постройки XIV–XVI вв. В окрестностях Новгорода от вражеского обстрела погибли собор Кириллова монастыря… Большие разрушения причинены пяти церквам Псково-Печерского монастыря… Разрушая здания религиозных культов, немецкие захватчики грабили все убранство. Множество икон и утвари они вывезли в Германию… С Новгородской Софии сняты все кресты и разграблено внутреннее убранство собора. Исчезли иконостасы главного храма из Рождественского придела замечательной работы XVI в., увезены или уничтожены древние паникадила, из которых одно было подарено Борисом Годуновым. Золоченые листы кровли собора были содраны, позолота снята и расхищена, а часть ее пошла на изготовление блюда, бокалов и чайного сервиза немецкому генералу Вильке. Древние церкви в окрестностях Новгорода – Иоанна Предтечи «на Опоках», Спаса Преображения,