проистекает он не из природы, как утверждает Августин, а из ее вины — первородного греха, в который она вовлекла мужа. Наряду с библейской экзегетикой на помощь призывали этимологии — аргумент, который в ту эпоху обладал безусловной доказательной силой. «Мужчина (vir) зовется так потому, что в нем более силы (vis), нежели в женщине, а вследствие сего он и получил имя, свидетельствующее о его добродетели, доблести (virtus), — писал Исидор Севильский и продолжал: — Женщина же (mulier) названа так от mollitio, то есть mollier, с изменением в слове одной буквы. Но это слово — „мягкость“, „слабость“, „изнеженность“ — могло означать и порочность и чувственную извращенность»[158].

Любовь внушает монаху страх и отвращение. Один отшельник не мог подавить в себе чувства к женщине, которое возникло еще в период его жизни в миру, даже и после того как она скончалась. У проповедника, естественно, не находится слов сочувствия к страдающему от любви человеку. Смысл рассуждения — необходимость преодолеть бесовское наваждение. Чтобы победить искушение, этот отшельник пришел к могиле возлюбленной и, взяв часть ее останков, поднес их к носу, — только так сумел он излечиться от соблазна (Crane, N 245). Влечение к женщине может мучить даже святого человека. Проповедник повторяет историю, заимствованную из агиографии, об отшельнике, которого хотела совратить развратница: мучимый похотью, он сжег себе пальцы на руках, а она при виде этого в ужасе умерла, но Бог воскресил ее, и она покаялась (Crane, N 246; Hervieux, 291,367; Klapper 1914, N 128. Ср. Vitae patrum. PL, t. LXXIII, col. 883).

166

Красавица. Консоль в соборе в Мейссене. Около 1357.

167

Разврат: нагая женщина, пожираемая змеями. Собор Сен Лазар.

Монах должен беречь свое целомудрие. Юный монах, никогда не видевший женщин, берет в руки раскаленную подкову и не обжигается. Затем его соблазняет женщина, после чего подкова сжигает ему руку (Crane, N 247. Ср. SL, 502). Близость с женщиной губительна для святости. Поэтому лучшее, что может сделать человек, — это вообще избегать женщин. В трактате Этьена де Бурбон есть раздел «Как нужно уклоняться от общения с женщинами». Он открывается таким анекдотом. Старый священник убедил красавицу куртизанку бросить постыдную жизнь. Остригши волосы и сменив платье, она отправилась в Рим замаливать свои грехи, и священник, опасаясь, как бы она не «возвратилась на свою блевотину», последовал за ней. Он неусыпно ее сторожил, не отпуская от себя, и даже иногда делил с ней ложе, но плоть его оставалась спокойной. Однако после того как эта женщина заключилась в монастырь, где он ее посетил, священник «возгорелся в том, в чем не имел опыта», они согрешили и имели много детей (ЕВ, 456). Так попытка спасти одну душу привела в конце концов к гибели обеих душ.

Дьявол то и дело подвергает монахов и святых искушению, подсылая им женщин, пытающихся совратить их с пути добродетели. Успехом пользовалась история о распутнице, которая уговаривала святого человека согрешить с нею. Он привел ее в многолюдный город, на рыночную площадь, и предложил: «Давай совокупимся». Она: «Господин, здесь много народу, — увидят нас». А он: «Ты стыдишься согрешить перед людьми, а я еще более стыжусь грешить с тобою в своем отшельничестве перед Богом и ангелами Его» (Crane, N 256). В другом «примере» такого же содержания блудница пытается увести святого мужа во все более потаенные места своего дома, где их не видит никто, кроме Бога, а он отвечает: «Коль Бог видит нас, как же осмелимся мы на глазах Его сотворить столь постыдное дело?» В сокрушении блудница обратилась на путь спасения (Crane, N 257).

168–178

Моды 14 в. Миниатюры из Венцеславовой Библии.

Предмет особого негодования проповедников — сожительницы священников. В некоторых областях Франции, по словам Жака де Витри, наложницы духовных лиц вызывают такое отвращение, что им не дают покоя в церкви и отказывают в поцелуе мира, коим верующие обмениваются по окончании мессы. По общему мнению, человек, обменявшийся поцелуем мира со «священницей», лишается «своей доли в мессе». К осмеянию этих женщин обычно поют песенку, какой заклинают мышей:

«Заклинаю вас, крысы и мыши, не трогать этих груд зерна, как не должен принимать участия в мессе тот, кто получил мирное лобзание от священницы (presteresse)». Жак де Витри приводит текст этой песенки на французском языке и в латинском переводе и добавляет: «Считается, что после такого заклинания мыши к зерну не прикасаются» (Crane, N 217).

Этот проповедник слышал об одном муже, который застал свою жену со священником и остриг ей волосы в кружок, выбрив большую корону на макушке: «Таковы должны быть священницы». «Блажен сей муж», — заключает Жак де Витри (Crane, N 210). Джон Бромьярд рассказывает, что беса удалось изгнать из одержимого только после того, как ему пригрозили искупать его в бане, в которой купаются наложницы священников. Этот же проповедник рисует сцену поездки беса в ад: он оседлал верхом взнузданную любовницу духовного лица (JB: Luxuria).

Множество «примеров» нападкам на женщин посвящает Этьен де Бурбон. Особое беспокойство внушает ему страсть женщин украшать себя. Нарядные платья, пышные прически, притирания и другие хитрости — все это плод дьявольского внушения. С помощью этих средств женщины губят сыновей Господа. К подобным ухищрениям прибегают даже старухи, так что на улице можно догнать молоденькую красавицу и, заглянув ей в лицо, увидеть старуху. Так случилось с одним парижанином, вообразившим, что он следует за юной красоткой, — каково же было его разочарование, когда он узнал свою старую жену! (ЕВ, 273). Жена раскрашивала свое лицо, несмотря на запрет мужа, и однажды он, увидев ее на каком-то празднике раскрашенной, спросил ее: «А где моя жена Понция?» «Перекреститесь, неужели я не Понция, ваша жена?» — «Ты не моя жена. Моя жена смуглая, а ты белая; та бледная, а ты — розовая». — «Богом клянусь, я жена ваша Понция». — «Если ты моя жена, я попробую, не смогу ли я обновить картину, кою вижу на твоем лице». И, схватив ее за волосы, он стал щеткой оттирать ей щеки, пока не показалась кровь (Klapper 1914, N 155).

Горожанки носят искусственные прически и парики. Был случай, когда обезьяна сорвала парик с тщеславной старухи, красовавшейся в церковный праздник,