Он будет проступать и исчезать снова, его каменные одежды войны. Солнечный свет резал глаза, и земля под ногами дышала, словно Уилл стопами чувствовал ее живые недра. Такого с ним раньше не было.

Нет. Он должен об этом забыть, как сделал это однажды. Ради Клары, ради себя самого. Потому что, что бы там ни казалось Уиллу, нефрит нисходит на него не по его воле. Это проклятие. Проклятие, Уилл! Тебя околдовали… Это слово с детства внушало ему ужас. Околдовали…

В лицо пахнул теплый ветерок, несмотря на то что солнце висело между облаками огромной медной монетой. У подножия замшелой лестницы показалась Шестнадцатая. Контуры ее тела едва прорисовывались в дрожащем воздухе.

– Ты ведь никогда не найдешь Фею.

Руки ее покрывала кора. Уиллу вспомнился день, когда он впервые обнаружил на своем теле нефрит. На этот раз все прошло иначе, без ужаса и отвращения. Хотя, быть может, это и есть самое страшное.

– Посмотри, во что она меня превратила. – Шестнадцатая отколупнула от руки кусочек коры. Кровь под ним походила на расплавленное стекло. – Ты тоже не стал краше от ее колдовства, почему?

– Шестнадцатая!

Она обернулась на брата. На миг Уиллу почудилось, что у того лицо Джекоба, но видение быстро исчезло.

– Оставь его. – Птица в руках Семнадцатого выскользнула в траву серебряной игрушкой. – Не задерживай их, нам надо торопиться.

Девушка медлила, на ее серебряных щеках проступил кровавый румянец, прежде чем оно снова стало прозрачным и заиграло всеми красками двора и заросших грядок.

Прошлой ночью она опять являлась Уиллу во сне. Сегодня же он увидел ее наяву. И там, и здесь она появлялась внезапно, словно вдруг распускался прозрачный серебряный цветок. Только коры с каждый разом становилось все больше. И похожей на жидкое стекло крови.

Уилл вскочил на лошадь.

Ты ведь никогда не найдешь Фею…

Он должен ее отыскать. Он обязательно нагонит ее, потому что наконец-то понял, зачем это ему надо.

Нет, Уилл. Ты сделаешь это только ради Клары.

Однако лицо этой Клары было из стекла и серебра.

«Осторожно, злые собаки!»

Увидев табличку на садовых воротах Джоселин Багеналь, Роберт Данбар едва не крикнул кучеру поворачивать. Постройка на северной окраине Парраматты была типичной для архитектуры колониальной Тасмании: рискованное смешение дерева, камня и кованого железа. Белые колонны террасы и железный бордюр под крышей роднили ее с пряничными избушками деткоежек. Ничего особенного, такие дома в разобранном виде привозили из Альбиона, чтобы здесь, на чужбине, они напоминали своим жильцам о далекой родине. Но вместо этого они становились частью чужбины и прекрасно вписывались в тасманийский пейзаж, с его жарким синим небом и эвкалиптами.

Данбар проклинал свои близорукие глаза, вглядываясь в цветущие кустарники вокруг дома в поисках упомянутых собак. Слишком много вечеров корпел он над книгами, да еще и при плохом освещении. Когда-нибудь он станет слеп, как летучая мышь, – фу!.. чертовы твари, Тасмания так и кишит ими… Фир-дарриги не очень-то ладят с собаками, однако Данбар вспомнил, как рисковал Джекоб Бесшабашный, когда спасал его от пьяной солдатни, и решительно толкнул ворота. Он был уже на ступеньках парадной лестницы, когда из дома раздался многоголосый лай, но Данбар снова взял себя в руки и нажал кнопку звонка.

Их было четыре. Самая маленькая, песочного цвета, – размером с мышь, самая крупная – с волка, бурой масти. И они не нашли лучшего способа засвидетельствовать гостю свое почтение, кроме как с ног до головы перемазать его слюной. И это несмотря на настойчивые увещевания хозяйки.

В отличие от большинства библиотекарей – по крайней мере, тех, с кем доводилось встречаться Данбару, – Джоселин Багеналь не придавала слишком большого значения порядку в доме. Комната, посреди которой очутился Данбар, напоминала помещения Археологического института в Пендрагоне с их беспорядочными нагромождениями глиняных черепков, предметов искусства и оружия, наворованных в разных странах, – профессор не скрывал своего неодобрительного отношения к разбойничьим методам альбийской археологии. Коллекция мисс Багеналь по меньшей мере не уступала Археологическому институту многообразием. В жертвенном котле из Эйры хозяйка, судя по всему, варила пищу – альбийские археологи, как заметил про себя Данбар, в лучшем случае приговорили бы ее к расстрелу за такое преступление. Гномьи веретена из Баварии, колдовские горшки из Ломбардии (в них хозяйка выращивала комнатные цветы), самовар с драконами из Варягии, копье из Тилафейги…

– Я понимаю, что все это прекрасно собирает пыль, – Джоселин наморщила лоб, оглядывая коллекцию, – но у меня не хватает духу хранить их под стеклянными колпаками. Есть ли лучший способ понять вещь, кроме как опробовать ее на практике?

Интересный тезис, хотя и спорный. Данбар вспомнил шкатулку из Каледонии с захлопывающейся, как звериная челюсть, крышкой: когда он опробовал ее на практике, это едва не стоило ему руки.

Подумать страшно, как выглядит ее библиотека.

Хозяйка пригласила профессора в душный коридор, в самом конце которого темнела дверь с прибитой к ней магической маской – такие вешают на дома жители Нихона, чтобы отпугивать воров.

В этом мире не существовало места, которое Данбар мог бы с уверенностью назвать своим домом, но чувство возвращения к чему-то родному, привычному возникало всякий раз, когда профессор переступал порог книгохранилища. Коллекция забытых историй Джоселин Багеналь была едва ли не самым интересным книжным собранием, какое Данбар когда-либо видел в жизни. В середине зала стоял дорожный указатель с множеством стрелок. Судя по трухлявой древесине, хозяйка подобрала его на каком-то перекрестке, только таблички с направлениями написала сама. Данбар разобрал названия стран и городов, как реальных, так и мифических, затопленных островов, исчезнувших океанов… Такие же таблички на полках помогали сориентироваться путнику, затерявшемуся среди бесконечных книжных рядов.

С каким бы удовольствием он задержался здесь на пару дней! Данбар едва не забыл о неотложном деле, что привело его сюда. С тяжелым сердцем прошел он мимо желтой тасманийской полки и сине-зеленой с легендами народов Аотероа. Нужная ему информация с большой долей вероятности хранилась в отсеке стран Старого Света. Альбийский стеллаж оказался выкрашенным в подходящий этой стране, как показалось Данбару, насыщенно-зеленый цвет, каледонский – в чуть более темный. Легенды Гельвеции хранились на бледно-серой полке, а боландские – на синей.

Сборники сказок народов Левонии, Свериги и Норги, легенды Эллады… Рядом с фольклорными источниками попадались путевые заметки, газеты, биографии мореплавателей и землепроходцев, дневники, иллюстрированные атласы и определители видов растений и животных. Многие книги были зачитаны буквально до дыр, другие и вовсе представляли собой кипы разрозненных листов. Тематический диапазон поражал широтой, но во всем присутствовал строжайший порядок. Система классификации источников по странам показалась Данбару куда удобнее той, которой он пользовался в Большой Пендрагонской библиотеке.