– Ваш сын старался подбодрить вас.

– Так вот ему это не удалось! Что он знает о жизни, о настоящей жизни? О том, как его отец, не жалея задницы, надрывался на этой поганой работе, чтобы он учился. Что знает он об абсолютно невыносимой жизни, какую устроила мне его мать? Видел ли он хотя бы десятую часть того, что повидал я: наркоманов, опустившихся шлюх, человеческие отбросы, безымянные трупы? Он мне будет болтать о президентстве!

– То, что вы говорите, Гарсон, нелогично. Ведь вы как раз и боролись за то, чтобы перед ним открылись иные перспективы.

– Ладно, но пусть он поймет, что в мире есть и другое, что в нем существуют и совсем пропащие люди, которые так и не смогли подняться со дна! А главное, чтобы он оставил меня в покое, потому что я буду есть столько рубцов, сколько захочу, и кровяную колбасу, и яичницу с большим количеством масла!

Я расхохоталась. Он изумленно уставился на меня.

– Что с вами?

Но я никак не могла остановиться и не сразу выговорила сквозь смех:

– А по пятницам двойную порцию свиной колбаски с перцем?

– Черт побери, какая вы все-таки, Петра, все бы вам шуточки, – проворчал он, но я-то видела, что он улыбается, что в его пышных усах играет улыбка, которую он тщетно пытается скрыть. И это меня успокоило.

Выходя из кабинета, младший инспектор столкнулся с полицейским-галисийцем, который буквально ворвался ко мне. Если Хулио Домингес так спешил, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее.

– Инспектор, скорее, инспектор… Снимите трубку, там важный звонок.

Гарсон обернулся. Я схватила трубку. Разговор уже начался. Дежурный на входе беседовал с обладателем странного, какого-то неестественного голоса, как у героев мультфильмов. Тот спрашивал меня.

– Инспектор Деликадо – это я. А вы кто?

Голос в трубке умолк. Я уже было подумала, что поступила неосмотрительно, сразу вступив в разговор. Но повторила вопрос. Через некоторое время я услышала тот же забавный голос:

– Езжайте на улицу Порталь Ноу, двадцать пять. Второй этаж, первая дверь. Спросите Марсаля. Он знает.

Трубку повесили. Я лихорадочно записала адрес. Гарсон и галисиец озадаченно глядели на меня.

– Что случилось?

– Надо ехать, младший инспектор. Срочно распорядитесь насчет патрульной машины.

Гарсон молча кивнул и выскочил из кабинета. Я последовала за ним. В коридоре ко мне подбежал дежурный.

– Записали адрес, инспектор?

– Да.

– Я тоже, на всякий случай.

– Послушайте, это вы приняли тогда звонок насчет Свободной зоны?

– Да, я.

– Это та же самая женщина?

– Вы заметили, какой это был голос? Тут с точностью ничего не скажешь. Хотя я тоже уверен, что звонила женщина.

Вернулся Гарсон.

– Все готово, инспектор. Патрульная машина у входа. Трех человек достаточно?

– Надеюсь. Дайте им этот адрес. Мы поедем за ними на вашей машине.

И мы помчались. На патрульной машине включили мигалку и сирену. Я велела остановиться, не доезжая до места, чтобы не спугнуть Марсаля.

– Что это еще за Марсаль?

– Не знаю.

– Голос вам кого-нибудь напомнил?

– Говорила женщина измененным голосом.

– С помощью платка?

– Нет, это было похоже на Утенка Дональда или Вуди Вуднекера – понимаете, что я имею в виду?

– В прошлый раз звонившая говорила нормальным голосом. Это означает, что либо речь идет о той же самой женщине, старающейся сбить нас со следа, либо это другая женщина, опасающаяся, что мы можем узнать ее по голосу.

– Пока строить догадки бесполезно, подождем, что нам скажет этот Марсаль.

– У меня сердце так и колотится, инспектор.

– Возьмите себя в руки. Я же вам говорила: вы мне нужны спокойным и невозмутимым.

– Будем стучать в дверь?

– Да, и если сразу не откроет, войдем.

– А если его нет дома?

– Подождем там, пока он вернется.

– А если он вообще не придет?

– Ну вас к черту, Гарсон, вы меня нервируете! Замолчите же наконец!

– Петра, мы забыли про судебный ордер!

– Или вы немедленно замолчите, или я вас высажу!

Он умолк, а я проклинала себя за то, что не нашла в себе смелости запретить ему ехать со мной. Это был бы практический урок, достойный быть записанным в золотую книгу: полицейский, лично причастный к делу, служит только обузой. События могли принять дурной оборот, близко затронуть Гарсона.

Здание под номером двадцать пять ничем особенным не отличалось: так, старый домина, сильно обветшавший. Полицейские вышли из машины и прошли вперед. Лифта в доме не было. Подойдя к двери, Гарсон по моему знаку нажал на звонок. В ответ – тишина. Он снова позвонил. На этот раз мы услышали приближающиеся шаги и сонный голос:

– Кто там?

– Откройте, полиция! – Грозная интонация меня саму напугала.

– Какого дьявола… Послушайте, у нас все в порядке, вы ошиблись.

– Это вы Марсаль?

Ответом стало продолжительное молчание.

– Откройте же наконец!

Новых указаний не последовало, и младший инспектор взял инициативу в свои руки.

– Открывай, подонок, не то мы выломаем дверь! Тут у нас все ребята из гвардии как на подбор, так что лучше открой!

Он подтолкнул одного из полицейских к глазку, и через какое-то мгновение дверь открылась. Полицейские ринулись внутрь, схватили кого-то, скрутили, обыскали. Мы зажгли свет в темной прихожей, и я наконец смогла его разглядеть. Это был тщедушный человечек лет сорока, светлокожий, с растрепанной вьющейся шевелюрой и исхудалой физиономией. На нем была майка на узких лямках и мятые джинсы.

– Послушайте, я ничего не сделал, это, должно быть, ошибка.

– Очень хорошо, предъяви нам свое удостоверение личности.

– Оно у меня в спальне. Я спал, работаю допоздна и…

– Принеси его.

Он ушел, сопровождаемый полицейским. Квартирка была тесная, убогая. Я распорядилась начинать обыск. Вернулся подозреваемый с удостоверением.

– Энрике Марсаль. Сборщик металлолома. Имен но этим ты занимаешься?

– Ну да, торгую железяками.

– Прекрасно, одевайся. Поедем в комиссариат, там будет удобнее разговаривать.

– Нет, а что я сказал, что сделал? Почему я должен ехать?

Я вышла на лестничную площадку и проскользнула к выходу. Мне необходимо было глотнуть свежего воздуху, я больше не могла выносить смешанного запаха прогорклого жира и неубранных окурков, запаха застарелой бедности. Я была раздражена и зла. И вновь ощущала подлость своей профессии, в которой приходилось с отвращением глядеть в лицо мужчине в майке и по-свойски обращаться к нему на «ты». Если бы нашлась под рукой бутылка, я непременно хлебнула бы, дабы отрешиться от этой гнусности.