Интересно, подумал я, если я вернусь когда-нибудь в свое время – вот было бы классно найти эту фотографию. Хотя бы в Интернете. Я, в немецкой куртке и самодельной разгрузке из брезента и мешковины, с висящим на груди МП-38. А рядом улыбающийся во весь рот Коля… Увидит кто через семьдесят лет – не поверит. Да и сам бы я не поверил, даже если б увидел своими глазами такой снимок до того, как попал сюда. Решил бы, скорее всего, что это просто кто-то очень похожий на меня. Может даже, мой прадед. Если вернусь – надо будет обязательно поискать эту фотографию.

* * *

Вечером, как майор и обещал, состоялся митинг. По лагерю разошлись вестовые, объявляющие общий сбор, и партизаны, небольшими группками и поодиночке, начали сходиться к назначенному месту проведения митинга. Весь отряд, за исключением стоявших на постах и заставах партизан, собрался в центре лагеря, и в ожидании выступающего бойцы перешептывались, обсуждая принесенные самолетом новости. Ждали недолго, минут пять. Вскоре, в сопровождении пилота и корреспондента, появился майор. К сожалению, никакого помоста, а тем более сцены организовать не додумались. Или попросту не смогли. Поэтому стоявшим в задних рядах, в том числе и мне, приходилось приподниматься на цыпочки, чтобы увидеть оратора.

Начался митинг с речи майора. Первым делом командир поблагодарил командование, в лице пилота, за доставку такого необходимого в партизанском быту снаряжения. После этого он повернул свою речь в русло того, что Родина помнит и заботится о нас, что мы обязаны не забывать свой долг по отношению к ней и сделать все от нас зависящее, чтобы вражья нога перестала топтать советскую землю. Судя по реакции партизан, речь командира хорошо приподняла их боевой дух. Действительно, оратором он был превосходным. То ли от природы, то ли их учат специально… Меня, кстати, выступление командира тоже увлекло, несмотря на скептическое отношение к подобного рода мероприятиям. Когда я слушал речь майора, в голову невольно пришла мысль, что если армейский командир способен словом так зажечь сердца людей, на что способны специально обучавшиеся этому политработники?

После майора слово взял Уткин. Пилот был краток. В ораторском мастерстве он тягаться с командиром не мог, но и его речь, в основном о сражениях с фашистами в воздухе, слушателям понравилась. Интересно, кто-то, кроме меня, еще обратил внимание, что Уткин был летчиком не боевой, а транспортной авиации? Я, конечно, понимаю, что он много общался и с боевыми летчиками, но некоторые моменты пилот описывал так, будто сам принимал участие в тех воздушных боях. Впрочем, его речь тоже мне понравилась.

Когда летчик закончил и, под аплодисменты партизан, отошел в сторону, его место занял корреспондент. Говорил он долго и красиво. Сразу чувствовалось, что человек творческий и со словом обращается куда ловчее, чем многие из бойцов – с оружием. Певцов рассказывал о положении на фронтах, в основном повторив то, что мы уже знали из привезенных газет, но добавив и кое-что новое, о последних решениях партии и советского правительства, о том, что весь народ мобилизуется на борьбу с фашистскими оккупантами. Рассказал также корреспондент и о все нарастающей партизанской борьбе против немцев. По его словам, партией организовывались сотни, брались под руководство сотни и тысячи стихийно возникших партизанских отрядов, что в помощь им высылали тысячи тонн оружия, боеприпасов и прочего снаряжения. Затронул корреспондент и тему международных отношений, заявив о том, что осталось совсем чуть-чуть до начала активных боевых действий против фашистской Германии со стороны западных стран. Закончил он, как и все выступавшие ранее, твердой уверенностью в скорой победе над фашизмом.

И в завершение митинга снова выступил майор. На этот раз говорил он гораздо меньше – высказал еще раз благодарность вестникам с Большой земли и повторил слова о скорой победе, заметив при этом, что до победы нам придется зубами вгрызться в глотку врага. После того как было объявлено об окончании митинга, партизаны расходиться не спешили. Сначала всем скопом, а потом распавшись на более мелкие группки, они обсуждали услышанное. Настроение у всех, как я заметил, было приподнятое. Опять же подумал, что значение подобных мероприятий, в моем времени сильно опошленных, сложно переоценить. По лицам бойцов и долетавшим со всех сторон обрывкам фраз я понял, что они действительно готовы грызть врага зубами, лишь бы выгнать его со своей земли. А вы говорите – «агитация и пропаганда»…

Желающих проводить гостей было столько же много, как и вчера, когда надо было их встречать. Снова командиру пришлось запрещать массовый поход к самолету – допущены были только командиры взводов, бойцы, которые переносили к самолету раненых, и наша медчасть – Ксанка с Олей. Я, воспользовавшись своей дружбой с Колей, тоже затесался в группу провожающих. Впереди всех, что-то обсуждая, шли командир с Уткиным и Певцовым. В руках у пилота я заметил два завернутых в мешковину пакета – улетал от нас он не с пустыми руками. В первом пакете, судя по форме, был захваченный мной саквояж с документами, а во втором – письма партизан.

С письмами вообще вышла интересная история. Еще утром, когда в лагере появились люди с Большой земли, протянувшие ниточку связи за линию фронта, многим пришла в голову идея передать через них весточку своим родным и близким. Но сразу же возникла проблема – бумага в отряде была страшным дефицитом. Только у радиста имелись два блокнота, предназначенные для составления шифровок, да у майора в планшетке сохранилась тетрадь. Точно такая же проблема была и с карандашами. Поэтому по лагерю, в поисках хоть клочка бумаги и огрызка карандаша, начали бегать целые толпы. Несколько раз вспыхивали ссоры, когда немногие счастливчики, таки разжившиеся где-то письменными принадлежностями, отказывались делиться своей добычей со всеми желающими – если б разделить те несколько добытых листков на всех, каждому достался бы клочок не больше почтовой марки. Особенно досталось тогда Горбунову. Завскладом вскоре устал отвечать бойцам, что бумаги у него нет, и устроил целый скандал. Со своими жалобами он дошел даже до майора. Видя такую ситуацию, положение спас Певцов, у которого имелось несколько блокнотов. Два блокнота он пожертвовал партизанам, и те их мгновенно растерзали, установив, что каждому полагается по половине листика. Имевшиеся карандаши тоже пришлось делить – каждый был разрезан на четыре маленьких кусочка, за которыми выстроилась целая очередь.

Когда окончательно стемнело, самолет вручную выкатили на взлетную полосу, и, пока бойцы грузили раненых, остальные принялись прощаться с гостями, отбывающими за линию фронта. Хотя количество провожающих было строго ограничено командиром, все равно людей набралось достаточно. Каждый считал своим долгом пожать руку летчику, наладившему для нас связь с Большой землей, и корреспонденту. Со всех сторон слышались пожелания доброго пути и просьбы поскорее возвращаться. В конце концов, когда самолет уже был готов к взлету, снова пришлось вмешаться майору, чтобы освободить гостей из объятий партизан. Гости скрылись в люке самолета, и через несколько минут тот, рыча моторами, отправился в обратный путь. А мы остались стоять на поляне, глядя вслед стремительно исчезающей на фоне ночного неба тени.

Возвращались мы в лагерь не всей толпой, а небольшими группками. Кто-то, устав, отправился в обратный путь раньше, кто-то задержался, продолжая глядеть вслед самолету. Мы с Колей тоже немного постояли, покурили и пошли обратно. По дороге мы догнали Олю с Ксанкой.