— Проснулся? — поприветствовал он меня и снова уткнулся в свой блокнот. — А мы здесь переписываем подарки.

— И как успехи? — поинтересовался я. — Работать с этим можно?

— Еще как можно! Тола нам теперь моста на три хватит! — Коля явно радовался полученному снаряжению. — А потом еще пришлют!

— И что нам Родина прислала? — спросил я, запоздало подумав, что со словом «Родина» в шутках надо бы поаккуратнее.

— Тола почти полтонны, — начал перечислять Коля, сверяясь с блокнотом, — электродетонаторы, нажимные взрыватели, провод электрический, шнур огнепроводящий, подрывные машинки…

Пунктов в «меню» оказалось не меньше пятнадцати. Родина таки хорошо позаботилась о нас, решив поддержать своих бойцов, оказавшихся глубоко во вражеском тылу, по полной программе. В списке не хватало только готовых противотанковых и противопехотных мин – видимо, решили, что загружать самолет такими тяжелыми штуками нецелесообразно. А всего остального – да, в достатке.

— Ну и что мы с этим добром будем делать? — спросил я, когда Коля закончил зачитывать перечень подарков из-за линии фронта. — Мысли есть?

Никаких предметных мыслей не было. Разве что смотаться до железной дороги и посмотреть, не восстановили ли немцы мост. Ну и обычные наши методы применения взрывчатки – закладка фугаса на дороге, подождать, пока кто-то проедет, и взорвать его. Хотя припомнил Коля и мою идею с минированием автомобилей противника. Теперь, когда ситуация с материалами у нас наладилась, он пообещал выделить мне все необходимое. Впрочем, хороших идей не было и у меня. Для того чтобы придумать, что взорвать, надо хотя бы знать, где это что-то находится. А карты-то у меня не было. Выслушав мысль о необходимости карты для поиска целей, Коля со мной согласился и пообещал поговорить с командиром. Вроде бы новые карты были доставлены с грузом, и Коля собрался попросить в наше распоряжение одну из них. Сильно сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, но попытка – не пытка.

По внезапно наступившей тишине и взглядам, направленным мне за спину, я понял, что в нашем овражке появился кто-то чужой. Это оказался один из прилетевших ночью.

— Даниил Певцов, — представился подошедший к нам высокий стройный человек в новенькой форме и с висевшей на груди фотокамерой, — из газеты «Красная звезда». Где я могу найти сержанта Сердюка?

— Это я, — отозвался Коля. — Можно просто Коля.

— Вы-то мне и нужны! — обрадовался корреспондент. — Товарищ Трепанов сказал, что вы можете рассказать в подробностях о взрыве железнодорожного моста у Александрии.

— Почему только я? — удивился Коля. — С нами была большая группа. Вот, Алексей Найденов, мой заместитель, тоже участвовал.

Певцов вежливо кивнул мне, цепким взглядом, будто взвесив и обмерив с головы до ног.

— Тогда еще лучше, — улыбнулся он. — Вдруг вы что-то забудете, а товарищ Найденов ваш рассказ дополнит.

Мы отошли в сторонку и присели на солнышке. Корреспондент, видимо опытный и знающий, как разговорить солдата, первым делом достал пачку папирос «Казбек» и протянул нам. Я не погнушался угощением – хотя у меня и был свой табачок, но солдатская привычка экономить свое и стрелять курево при любой возможности уже успела во мне прочно укрепиться. Угостился папироской и Коля. Подождав, пока мы прикурим, корреспондент достал блокнот, карандаш и принялся задавать вопросы.

Интересовало его буквально все. Как мы шли к цели, как наблюдали за мостом, как действовали при его подрыве. Особый интерес вызвал рассказ о спектакле, когда наши бойцы разыгрывали перед немцами полицаев, что позволило нам бесшумно снять охрану. Рассказывал в основном Коля. Я же только иногда вставлял свои комментарии или дополнял его рассказ незначительными подробностями. Судя по лицу Певцова, отвлекающегося от своего блокнота только затем, чтобы задать следующий вопрос, рассказом он остался доволен и предвкушал хорошую статью.

После того как все подробности подрыва моста были изложены, корреспондент приступил к вопросам «обо всем». В первую очередь его заинтересовало, как мы оказались в партизанском отряде. На этот вопрос я попытался отмолчаться и сделать вид, что меня здесь нет, — очень не хотелось повторять свою историю о потере памяти. Но, выслушав рассказ Коли о его появлении в нашем отряде, Певцов повернулся ко мне:

— А вы, товарищ Найденов, как здесь оказались?

— Пробирался через лес к нашим, — ответил я, стараясь уходить от любых подробностей, — и встретил партизан. Тут и рассказывать нечего…

— Понятно, — вздохнул корреспондент. — В окружение попали?

— Попал, — кивнул я, ничуть не покривив душой. Ведь действительно, если я оказался в глубоком тылу у противника – можно считать, что попал в окружение.

— И долго вы партизан искали? — не отставал Певцов.

— Скорее, это они меня нашли. А потом уж я присоединился к отряду, — я многозначительно посмотрел на папиросы, и Певцов протянул мне пачку.

Закуривая, я старался тянуть время, чтобы придумать, что можно безопасно рассказать назойливому корреспонденту.

— Я же сначала в другой отряд попал, — пыхнув дымом в небо, начал я.

Певцов повелся на наживку. Его глаза сразу загорелись интересом, и вопросы посыпались один за другим. Не выдержав напора, я рассмеялся.

— Подождите! — я поднял руки. — Давайте я лучше сам вам расскажу. Так вот, я сначала попал в отряд, который действовал на другом берегу Горыни. Нашим командиром был капитан Зыклов. Он сейчас в лазарете лежит, раненый. Вместе с вами полетит за линию фронта в госпиталь. Значит, наткнулись на меня в лесу партизаны…

Я старался рассказывать красочно, но не выдавая никаких особых подробностей. Ни о своей «контузии», ни о группе бойцов, которых я встретил в самом начале, я не упоминал. Не сказал ни слова и о вспыхнувшей перестрелке у аэродрома, когда нас взяла в плен группа Митрофаныча. Зато все моменты нападения на колонну, форсирование реки и чудесное спасение с помощью отряда майора Трепанова я расписывал красочно и со всеми героическими подробностями. Карандаш Певцова чуть ли не дымился – он еле успевал записывать. Даже практически не перебивал меня, лишь переспрашивал в некоторых моментах. Моим рассказом он очень остался доволен. Судя по выражению лица, материал, который я ему предоставил, был, как у нас, в будущем, говорят, — «бомбой».

Когда вопросы у журналиста закончились, пришел наш черед спрашивать. Газета газетой, а расспросить о новостях никогда не помешает. Тем более что этот человек сам писал в газету и объездил, наверное, всю линию фронта. Конечно, я предполагал, что корреспондента перед отправкой к нам проинструктировали о том, что следует говорить, а о чем лучше не упоминать. Но все же…

— Расскажите, как там на фронте? — попросил Коля, на долю секунды опередив меня с тем же вопросом.

Из дальнейшего разговора я узнал не много нового. Практически все то, о чем говорилось в газетах. Ленинград держится, Москву не сдадут ни при каких обстоятельствах – уже готовится мощнейшая линия обороны (никто конечно же не предполагает, что враг дойдет до самой Москвы! Так, на всякий случай…), наши войска геройски защищают Смоленск, а Киев ни за что не сдадим! Я сразу же поскучнел. Мелькнула шальная мысль немного попророчествовать, но тут же ее отогнал – хороших «новостей из будущего» на ближайшие пару лет я рассказать не мог, а те, которые мог рассказать, — не поймут. И не просто не поймут, а еще и последствия будут, о которых лучше даже не думать. Так и сидел, слушая новости и сверяя их с известными мне, как попаданцу, фактами из истории. Впрочем, разговор продлился еще недолго. Певцов спешил как можно подробнее изучить партизанскую жизнь и расспросить как можно больше людей. Ведь ночью он отправлялся обратно – за линию фронта. Поэтому, из вежливости быстро удовлетворив наше любопытство, он на прощание сфотографировал нас с Колей и, пообещав прислать фотографии как только сможет, исчез.