— Командир, выключи это говно, а! Тошно смотреть? Вот козлы! Сколько мы здесь, ни разу доброго слова о федералах не слышали. Мы что тут, только ради себя паримся?

— Не смотри, если такой слабонервный. И вообще чего ты на журналистов ополчился? Что с них взять? Это же негры, рабы. Если тебя со службы нагнать, ты хоть в бандиты податься можешь. И возьмут с удовольствием. А им что делать, если хозяин за правду на улицу выставит? Во второй древнейшей, как и в первой: приличные деньги только элитные девочки получают. И мальчики тоже, вроде Доренко. Так что за работу свою они зубами держатся. Да и остальным за свои денежки приходится, как на плантациях, вкалывать. Если бы те, кто нас сюда послал, в самом деле о России думали, и быстро бандоту задавить хотели, то вся пресса уже давно бы целыми днями только о наших подвигах рассказывала, всю страну нам в поддержку поднимала. А если здесь все, как в армейском анекдоте: «Стой там — иди сюда!», то чего уж от журналистов требовать? Люди как люди… Только теперь в придачу к квартирному вопросу еще и денежный обострился.

— К какому квартирному вопросу? — Чебан честно попытался осмыслить последний пассаж командира.

— Ну, ты — папуас!.. — рассмеялся тот. — Булгакова не читал! А не мешало бы. «Белую гвардию», например. О том, что Россия-матушка во время своих революций с преданными ей и своей присяге людьми вытворяет. Или «Мастера и Маргариту» — для души. Кстати, ты у нас с виду — вылитый Коровьев, только пенсне не носишь.

Чебан задумался: обидеться или так оставить это дело. Хрен его знает, что за Коровьев такой. Он пробовал как-то начать эту знаменитую книжку, но с первых страниц чтение не заладилось. Не любил он этих абстракций, фантазий с намеками. Книги должны быть серьезные, о настоящей жизни. А если развлекаловка, то она и должна быть развлекаловкой: боевик, детектив какой-нибудь…

Но тут на экране телевизора возникло нечто, заставившее и Чебана и Змея забыть об их литературных экзерцициях.

— О! Смотрите, смотрите! — хором завопили сразу несколько человек, чуть ли не тыча пальцами в экран телевизора. — Вот он, красавец! Ну, дают! Ну, артисты!

По экрану полз трамвай. Обыкновенный такой, каких в стране тысячи. И все же не зря этот слегка обшарпанный вагон вызвал прилив бурного веселья у прыгающих от восторга по кубрику омоновцев.

Во-первых, ползло это чудо техники не где-нибудь, а в столице Чечни под названием город Грозный. Во-вторых, сопровождалось его перемещение бодрым комментарием диктора, что, мол, жизнь в Чечне налаживается, народ на субботники выходит, улицы прибирает. Первые трамваи пошли…

Если из комендатуры выбираться в город, то от центрального КПП нужно проехать через узенькую улочку частных домов. Улочка эта Т-образно примыкает к широкому проспекту с двумя рядами трамвайных путей. Вот на этом самом пересечении и установила война памятник самой себе. В центре Магадана есть похожий, «Узел истории» называется. Фантазией автора в тот памятник вплетены и жертвы ГУЛАГа, и первооткрыватели Севера и все остальные, кого тяжкая жизнь Колымы в один самородок кровавого, червонного золота сплавила. Но этот — грозненский — и проще и выразительней. Страшной силой и невероятной прихотью взрывной волны две рельсовые нити были не просто разорваны и вскинуты на трехметровую высоту, но и связаны между собой в стальной узел. А их концы вздымались над узлом вверх, как костлявые руки истощенного, умирающего от голода, боли и отчаяния человека.

Вот по таким путям и шел этот трамвай волею людей, заказавших оптимистический сюжет.

Как шел?

Вчера Змей с бойцами заскочил по делу на блокпост к братцам-калининградцам. И застали они интересную картинку. Напротив блока по трамвайному кольцу на тонком стальном тросе БТР таскал видавший виды, но относительно целый вагон. Даже странно было видеть, насколько целый. Все его собратья: и те, что одиноко торчали по всему городу, и те, что грустным стадом столпились в трамвайном парке, были просто изрешечены в ходе боев. Не трамваи, а дуршлаги на колесах.

А этот — уцелел! И даже стекла сохранились. Или вставили их по такому случаю?

Коллеги, посмеиваясь, рассказали, что спектакль этот непонятный длится уже битый час. Оператор-телевизионщик весь извелся, все ему не так: то слишком медленно БТР трамвай тянет, то слишком быстро. То город в кадр не попадает, то трос в кадр залезает. Уже давно бы послали их куда подальше. Да только сопровождали телевизионщиков высокие чины из комендатуры республики. И хотя оставаться на блоке гости с большими звездами не стали, но помогать журналистам и делать все, что те скажут, перед отъездом приказали строго-настрого.

— А на фига им это надо? — поинтересовался Мамочка.

— А хрен их знает, — ответили «янтарные» омоновцы. — Молчат. Может, решили показать, как город раньше жил и что из этого теперь вышло?

Змею долго эту картинку рассматривать некогда было. А потом командирские хлопоты быстро выветрили из головы все загадки, не имеющие прямого отношения к работе отряда. И вот поди ж ты: все само собой разъяснилось.

Значит, налаживается мирная жизнь? Трамваи пошли, говорите? Ай, молодцы!

Но не смех на этот раз всколыхнул грудь командира. А тяжкий вздох. Вздох предчувствия большой беды. Она всегда идет за большой ложью.

Змей

Неприятная тишина. Во всем городе — ни выстрела. А пора бы уже: дело к сумеркам. Полчаса, час — и повиснет над Грозным бархатная южная ночь. Да, не дай Бог, еще и с туманом. Тогда и в ночники ничего не разглядишь, до тех пор пока дух какой-нибудь тебе прямо в амбразуру ствол не засунет. Или гранату…

Ну, да ладно. Не впервой. А может, вздремнуть минуток тридцать, пока такое время — ни нашим, ни вашим? За последние сутки часа три всего поспать удалось… Нет, не стоит и затеваться, все равно не дадут. Не одно, так другое… Давненько я гитару не мучил… Иди-ка сюда, милая! Вот черти, растренькали всю. Как играли-то при такой настройке? Первая… вторая… Что-то расчувствовался я сегодня, расслабуха накатила, думать и то лениво, мысли еле ползут, с тормозом… Нечастое дело, прямо скажем. Обычно как: днем по штабам носишься, бумаги пишешь и сдаешь, на совещаниях тихонько в кулак зеваешь. А только засмеркается — тут самая работа пошла, командирский глаз да глаз нужен… Давным-давно, в детстве еще, читал книжку какую-то про войну. И одна фраза из нее в голову врезалась, до сих пор сидит, как вчера прочитанная: «Комбат, не спавший третьи сутки, хрипло кричал в трубку полевого телефона…» Что уж там кричал комбат — забылось. А удивление осталось: как это — не спать трое суток? Это же упасть можно, заснуть где-нибудь прямо на ходу. Незадолго до того, как эта книжка в руки попала, на зимнюю рыбалку с отцом напросился. Кое-как уговорил. Шли двумя «газиками» — шестьдесят девятыми, с полной загрузкой: и рыбаков много, и барахла зимнего вагон. Но убедил взрослых, что смогу прекрасно устроиться в «собачьем ящике» среди спальников и рюкзаков. Много ли пацану места надо? Заехали по льду далеко, в самое устье таежной речки, почти к морю. День отрыбачили, погода — чудо! Майский снег от солнца искрит, как ультрафиолетовая лампа, глаза выжигает. Мужики даже пораздевались, сметанно-белые животы под эту кварцевую установку повыставляли. Тягают форельку азартно, хохочут, недостаток тепла в морозноватом, свежем воздухе с помощью огненной воды компенсируют. Еще и вечером на радостях от удачи рыбацкой и от дня прекрасного так добавили хорошо, что ночью ни один даже от холода не проснулся дров в буржуйку подбросить. На это непьющие пацаны есть… Те дрова, что в зимовье лежали, кончились. Наружу, на морозец ночной выходить надо. Да не тут-то было. Попытался открыть дверь и обомлел: чуть-чуть только дверь подалась. И в щели приоткрывшейся не зимний лес виднеется, а белая стена снега утрамбованного. Засыпало зимовье по самую крышу! Хорошо хоть дверь по северному обычаю на обе стороны открывается, если внутренний порожек сбить. Почти сутки откапывались: сначала зимовье, потом машины. А затем, где с разгону, где с лопатами километров десять пробивались до развилки, по которой лесовозы ходят. И вот когда уж вышли на проторенную дорогу и запрыгали «козлики» бодро по раздолбанной колее, такой сон навалился… Не заметил, как вместо пухового спальника под головой стальной домкрат оказался. Но обнял его, словно подушку, и спал сладко, даже шишек не набил. Мужики долго потом поддразнивали. Но на рыбалку с собой постоянно брать стали, не забыли, как честно трудился по хозяйству, да и на штурме снежной целины от взрослых не отставал.